И все страхи, которые в меня вгоняли отчим и брат, рядом с ними снегом таяли.
Он огромный, злой, мне даже кажется на мир обиженный, но нет никого справедливее и нет никого надежнее.
— Если надо, я готова.
— Пиздец, — выдыхает он и стискивает челюсть. — Я не умею быть нежным.
— Чушь. Тогда я бы уже изнасилованная валялась забитая в угол, а мы все еще здесь.
— Здесь. Ты такая маленькая.
— Я все еще боюсь, что ты меня уволишь.
— Никуда ты не денешься теперь от меня. Будешь работать до старости, пока сама не захочешь стать любовницей. Или женой, там как договоримся с отделом кадров.
— Заманчиво, — это разговор, он такой простой, такой естественный, а его взгляд сейчас больше напоминает мальчишеский, чем мужской. Он сдерживает себя на грани фола, а я жестокая чего-то жду. Руки тянутся к его ремню. Как он еще не слетел не ясно.
— С огнем играешь.
— Ты уже сжег меня, пора ответить тем же.
— Тебе и делать ничего не надо. Я уже уголек в твоих руках.
— То есть будем делать алмаз? — сжимаю выпуклость, что кажется огромной.
— Будем?
Я не могу пойти дальше ремня, и он сам мне помогает. Берет пальцы в свои и засовывает за пояс, вынуждая коснуться твердой бархатной плоти.
— Он не кусается.
— Проблема в том, что я кусаюсь.
— Ну… Тут главное не увлечься. А то так и останешься навсегда девственницей. А мы ведь этого не допустим?
— Ни за что… — обтягиваю плоть пальцами, продолжая смотреть строго в глаза Владимира.
— Только если расскажешь, что делать дальше. Я ведь вряд ли смогу соперничать с твоей рукой.
Корзун сжимает челюсти, задирает голову и смеется. Так красиво, гортанно, что я уже растаявшее мороженное. И понимаю, что скажу глупость, но не могу иначе.
— Мне нравится твой смех.
— А мне твой. И ты, кстати, заметила, что мы перешли на «ты»?
— Я держу в руках твой член. Мне кажется немного глупо называть тебя при этом Владимир Прохорович.
14. Глава 14. Полина
— А я не раз представлял, как шепчу тебе на ушко: Полина Сергеевна, раздевайтесь.
— Настоящий извращенец. — смеюсь я. Его член пульсирует в такт его дыхания. Гладкий. Горячий. И словно в руках держишь источник неведомой силы. —Ты, наверное, хочешь, чтобы я этого гиганта в рот взяла.
— Еще бы. Но я уверен, что до старости я не раз это испытаю. Так что сейчас тебе хватит пары движений, чтобы я оставил тебя в покое.
— Совсем?
— Минут на десять. Может меньше.
Щеки горят, руки почти немеют, но я не чувствую страха или стеснения. Рядом с ним словно все это не про меня.
Я скатываюсь с комода, опускаясь на колени. Медленно, совершенно неуклюже стягиваю его штаны до колен. Оттягиваю боксеры.
Сглатываю, когда воочию вижу предмет своих кошмаров на неделе. Большой, прямой как палка, испещренный набухшими венами.
И я до сих пор не могу понять, как это может в меня влезть. Но не ужас заставляет меня задавать подобные вопросы. Лишь острое любопытство испытать это.
— Значит, — сглатываю, облизывая губы. — Ты мастурбировал, думая обо мне?
Просто отвлечься. А юмор он ведь спасает, да?
— Давай-давай, издевайся, — проводит он по укушенной губе большим пальцем, сжимает подбородок.
— Мне просто интересно.
— Что?
— Как именно ты это делал. И что именно представлял. Ведь я вообще старалась не попадаться тебе на глаза. И короткие юбки не носила.
— Поверь, для мужика, который уже тебя хочет, не важно, сколько слоев ткани ты на себя напялишь. А вот твою грудь я представлял иначе, — его пальцы спускаются на соски, сжимают их до тянущей боли между ног.
