Ее молчание затянулось.
Роман поймал ее взгляд, и она невольно отвела глаза.
– Тебе девятнадцать, – предположила она. – Но душа у тебя старая, правда?
Он лишь рассмеялся.
– Значит, я права. – Айрис подавила искушение рассмеяться вместе с ним, потому что, конечно, смех у него оказался из тех, которые не просто слышишь, а чувствуешь где-то в груди. – А теперь расскажи о ней.
– О ком? О моей музе?
– О твоей невесте. Элинор А. Литтл, – уточнила Айрис, хотя ей было интересно знать, что именно его вдохновляет. – Разве что она и есть твоя муза, что было бы очень романтично.
Роман молчал; недоеденный сэндвич лежал у него на коленях.
– Нет, она не моя муза. Я видел ее всего один раз. Мы обменялись любезностями и сидели напротив друг друга за столом с нашими родителями.
– Ты не любишь ее?
Роман смотрел вдаль. Айрис думала, что он не ответит, но он проговорил:
– Разве можно полюбить незнакомку?
– Может, со временем, – произнесла Айрис, удивляясь, почему обнадеживает его. – Зачем же ты на ней женишься, если не любишь?
– Ради блага наших семей, – сказал он холодно. – А теперь… Ты любезно предложила помочь со статьей. Какую помощь ты можешь мне оказать, Уинноу?
Айрис отложила сэндвич.
– Я могу посмотреть заметки, которые ты уже собрал?
Роман колебался.
– Ладно, проехали, – махнула она рукой. – Бестактно было спрашивать. Я бы тоже никогда не показала тебе свои.
Он без слов полез в сумку и вручил ей блокнот.
Айрис начала перелистывать страницы. Роман вел записи методично и организованно. Приводил множество фактов, цифр и дат. Айрис прочла несколько строчек черновика, и, наверное, на ее лице появилось страдальческое выражение, потому что Роман заерзал.
– Что такое? – спросил он. – Я сделал что-то неправильно?
Айрис закрыла блокнот.
– Нет, пока что ты не сделал ничего неправильного.
– Это стенограмма, Уинноу. Я расспрашивал родителей об их пропавшей дочери. Это их ответы. Я старался отразить это в своей заметке.
– Да, но здесь нет чувств. Нет эмоций, Китт. Ты задаешь родителям такие вопросы: «Когда вы в последний раз получали вести о вашей дочери?», «Сколько ей лет?», «Почему она захотела сражаться за Энву?» И ты приводишь факты, но не спрашиваешь, как они живут или что они могут посоветовать людям, которые переживают такой же кошмар. Или даже что газеты или общество могут для них сделать. – Айрис отдала ему блокнот. – Я думаю, в этой статье твои слова должны разить как нож. Читатели должны почувствовать эту рану в своей груди, даже если они сами никогда не теряли близких.
Роман пролистал блокнот и открыл на чистой странице. Поискав в сумке ручку, он спросил:
– Можно?
Айрис кивнула. Девушка смотрела, как он записывает ее слова изящным почерком.
– Ты упомянула, что твой брат пропал без вести. Не хочешь об этом рассказать?
– Он поступил на службу пять месяцев назад. Мы с Форестом всегда были очень близки. Поэтому когда он пообещал писать, я знала, что он напишет. Но проходила неделя за неделей, а писем все не было. Тогда я стала ждать письма от его командира – из тех, что посылают, когда солдат убит или пропал без вести. От командира тоже ничего не пришло. Поэтому у меня остается слабая надежда, что Форест все-таки жив, просто не может ничего сообщить. Или его отправили на опасное задание, и он не рискует выходить на связь. По крайней мере, так я себя убеждаю.
– И что ты при этом чувствуешь? – спросил Роман. – Как бы ты это описала?
