Прошло два часа, мужикам ещё по паре кружек друзья благодарные поставили, а яд пчелы в смеси со спиртом всё не превращался в смертоносный. И окончание обезболивания Витюша не чувствовал. Портвейн с пивом боль, видно, загасили. Наоборот, на душе у Витюши становилось всё спокойнее и глаже.
– Вот Айболит шутник! – засмеялся он, когда понял, что могила пока ему не светит. – Ну, юмор у него, бляха-папаха! Весёлый мужик! Наш человек, короче!
– Ну, ты если помирать передумал, тогда пошли к Мальцеву Женьке забирать у него сто рублей мои, – Миша допил из кружки и надел свою полосатую кепку. – Вот на них и рванём в Зарайск и другую, противоположную жизнь там закрутим. Трезвую, с работой. Женимся. В городе девок одиноких – хоть не считай!
– А на хрена ты такие деньжищи раздаёшь? – удивился Лёня. – Копил, небось, на что-то?
– На мотороллер. Триста пятьдесят надо собрать было на «Вятку», – Миша глядел в землю. – А я только сто сорок как-то отложил. Остальное не получалось копить. Всё относил в винный отдел или тёткам-самогонщицам.
А раз уезжать – на мотороллер в Зарайске заработаю точно. А Женька тоже не себе брал. Брат у него в Янушевке, на другом берегу Тобола, женился. На свадебный костюм вроде не хватало. Ну, я и дал. Брат-то ему родной. Как не дать?
К Женьке шли долго. Выпили ведь спирт, пиво, портвейн. Оно всё, со спиртом чистым соединённое, в бомбу превратилось. Еле ноги двигали мужики. Как вроде эта бомба их на части порвала. Ноги отдельно, головы тоже, а руки мотались произвольно и создать ими порядок движения не выходило. Но дошли, однако.
– Надо к нему ехать, к братану. У меня-то их нет, я братану же отдал, – сказал Женька, глядя в небо. Выпил он поменьше, но тоже чувствовалось, что его пробрало нормально. – Может он закрутился, забыл отдать. Вон там на берегу лодка моя. Переплывём, а дом его в Янушевке – метров двести от реки.
Поплыли. От вёсел брызги по лицу лупили как иголки. Холодная в ноябре вода. Да через неделю и лёд уже встанет.
Брата Женькиного дома не было. Работал он в колхозном сельпо экспедитором. Товары всякие возил из города. Там, в кабинете, его и нашли.
– Какие сто рублей, братан? – возмутился младший двадцатитрёхлетний брат Игорь. – Ты меня с кем-то путаешь. Я к тебе домой приезжал занять денег. Ты, когда давал червонец дома у себя, в дрыбодан пьяный был. Деньги рассыпал. Я собрал и десятку взял. Девяносто тебе в нагрудный карман аккуратно уложил. Я у тебя десятку просил всего! На запчасть к «москвичу». Я на нём в ЗАГС ездил с невестой регистрироваться. Без той запчасти не поехала бы машина. На попутных что ли в свадебном платье и фате Нинке переться-позориться? Или на нашем автобусе? Телега получше внутри глядится. Мы тогда всё до копейки на организацию свадьбы и еду загнали. Вот червонец. На.
– Да? – засуетился Женька – А я помню, что сто давал.
– В кармане было сто. Да, – брат стал злиться. – Достал ты толстую пачку. Отслюнявил червонец, как я просил, остальное выронил, на пол раскидал. Ты пьяный был, Женя. Как свинья. Путаешь всё.– Игорь отдал деньги и сказал, что ему бежать надо к председателю сельпо. Ехать приказывает за кабачковой икрой и тушенкой.
Миха забрал у Женьки десятку и они поплыли обратно в Семёновку. Витюша на вёсла сел, Лёня на носу примостился, а на корме худой Женя с большим Михой поместились.
– Закрысил башли? – похлопал Женьку по спине Михаил. – Ну, мне без разницы. Теперь девяносто шуршиков ты лично домой мне принесёшь послезавтра.
