Когда убрали со стола, Рой-старший сказал:
– Ну, перенесем ваши вещи из машины?
– Нет, старик, – мой голос был тоньше, чем корж в мамином торте. – Я нам забронировал комнату в «Сосновом лесу».
– Ты что, пойдешь спать в эту дыру, а не к себе домой? – спросила Оливия.
– Хочу отвести Селестию туда, откуда все началось.
– Но это можно сделать и здесь.
Но, по правде говоря, нет. Мои родители любят переиначивать прошлое, а эту историю нужно было рассказывать по-другому. Мы были в браке уже год, и Селестия должна была наконец узнать, за кого она вышла замуж.
– Это ты так захотела? – спросила мама у Селестии.
– Нет, что вы. Я бы с удовольствием осталась у вас.
– Это я так решил, – сказал я, хотя Селестия радовалась, что мы ночуем в гостинице. Она говорила, что ей всегда не по себе, когда мы спим в одной кровати в доме моих родителей, хотя мы состоим в законном браке и все такое. Когда мы ночевали здесь в прошлый раз, она надела ночную рубашку как из XIX века, хотя обычно спала обнаженной.
– Но я уже приготовила вам комнату, – сказала Оливия, вдруг повернувшись к Селестии. Женщины взглянули друг другу в глаза так, как мужчины в жизни друг на друга не посмотрят. На мгновение они оказались в комнате одни. Когда Селестия обернулась ко мне, она была странно напугана.
– Рой, как ты думаешь?
– Вернемся утром, мам. Как раз к медовому печенью.
Сколько времени у нас ушло на сборы перед уходом? Возможно, так всегда бывает, когда смотришь в прошлое, но все, кроме меня, медлили, словно набили карманы камнями. Когда мы, наконец, подошли к двери, папа передал Селестии укутанную куклу.
– Раскрой его слегка, – сказала мама, отогнув одеяло, и рыжее закатное солнце снова зажгло нимб.
– Оставьте себе, – сказала Селестия. – Ну, правда.
– Она для мэра, – сказала Оливия. – А мне ты можешь сделать еще одну.
– А еще лучше – настоящего внука, – вставил Рой-старший и обвел своей большой рукой невидимый круглый живот. Его смех рассеял липкие чары, которыми нас приковало к дому, и мы смогли уехать.
Селестия растаяла, как только мы оказались в машине. Злые силы или нервы, мучившие ее, исчезли, когда мы выехали на шоссе. Она опустила голову между колен, чтобы расплести французскую косу, и распушила убранные волосы. Потом она выпрямилась и снова стала собой: вернулись копна волос и озорная улыбка.
– Боже, как было непросто.
– Правда, – согласился я. – Понять не могу, в чем дело.
– В ребенке. Когда речь заходит о внуках, даже нормальные родители с катушек съезжают.
– Но твои-то не такие, – сказал я, вспомнив ее отца и мать – холодных, как замороженный пирог.
– Нет, и они тоже. Они просто рядом с тобой сдерживаются. Им всем психотерапевт нужен.
– Но мы же хотим завести детей. Ну, что с того, если они тоже детей хотят. Хорошо же, что мы все хотим одного?
Перед мостом по пути в гостиницу я съехал на обочину. Мост явно не подходил по размеру к тому, что на карте значилось как река Алдридж, но на деле было просто широким ручьем.
– Что у тебя на ногах?
– Босоножки на платформе, – ответила Селестия, нахмурившись.
– Ты в них идти можешь?
Селестию явно смущали ее туфли – замысловатая конструкция из ленты в горошек и пробковых платформ.
– Нет, а как бы я впечатлила твою маму в туфлях на плоской подошве?
– Не переживай, это близко, – сказал я и ступил на мелкую насыпь. Селестия семенила за мной.
– Держись за шею, – предупредил я и взял ее на руки, как невесту. Так я и нес ее до конца пути. Она уткнулась мне в шею и вздохнула. Я никогда ей не признавался, но мне нравилось быть сильнее, так, чтобы у нее буквально земля уходила из-под ног. Она мне тоже не говорила, но я знал, что ей тоже это по душе. Когда мы дошли до ручья, я поставил ее на влажную землю.
