Мне стоило немалого труда сдержать улыбку. Отец любил произносить пафосные речи. И если его вовремя не остановить, то можно было просидеть в столовой до вечера. И потому, воспользовавшись первой же паузой, я поднялся из-за стола.
– Я обещаю быть с мадемуазель Деламар предельно обходительным. Но если за две недели пребывания под одной крышей мы не почувствуем друг к другу ни малейшей симпатии, то с этим вряд ли можно будет что-то сделать. Вы прекрасно понимаете сами – с истинностью шутить недопустимо.
Я поклонился отцу, поцеловал руку матери и пошел к дверям. Краем уха услышал, как отец тихо обронил:
– Мне кажется, настала пора сказать ему, дорогая, что шанс встретить свою истинную пару – один на миллион.
– Для него это будет ударом, – так же тихо ответила матушка. – Он такой идеалист.
– Ему почти тридцать лет, Дороти. Если мы не скажем ему правду сейчас, боюсь, мы не дождемся внуков – он будет искать свою истинную до старости.
Их забота обо мне была столь трогательна, что я едва не прослезился. Они искренне полагали, что я до сих пор верил в истинные пары, и именно это мешало мне создать семью.
Но поддерживать в них эту мысль было даже полезно – иначе они давно уже женили бы меня на какой-нибудь великосветской девице.
Нет, я вовсе не был убежденным холостяком и понимал, что рано или поздно мне нужно будет обзавестись женой, но лучше поздно, чем рано. Хорошее дело браком не назовут.
Хотя в детстве я на самом деле был уверен в том, что драконы женятся исключительно на своих истинных парах. А как можно было в этом сомневаться, если об этом говорили все – родители, гувернеры и даже герои сказок в детских книжках?
Но уже в пятнадцать лет я точно знал – никакой истинности не существует. Всё это – не более, чем красивые истории для маленьких драконят. Легенды, которые позволяют драконам чувствовать свою исключительность.
И даже мои родители, брак которых был для меня идеалом, вовсе не были истинной парой. Отец женился на матушке, находясь в весьма сложном финансовом положении – его будущий тесть как раз был его основным кредитором. В тех обстоятельствах он решил, что гордость – слишком дорогое удовольствие, и разом избавился и от своих долгов, и от холостяцкой жизни. Но родители до сих пор думали, что я об этом не знал.
– Когда прибывает мадемуазель Деламар? – спросил я у мажордома, встретившись с ним на лестнице.
– Сегодня вечером, ваша светлость, – тот почтительно склонил голову.
– Надеюсь, ее комнаты будут находиться не на одном этаже с моими?
Бертлен позволил себе улыбнуться:
– И даже не в одном с вами крыле, ваша светлость.
Я одобрительно кивнул. На Бертлена всегда можно было положиться.
А вот на мою сестру Джоан – нет. Она была из тех, кто запросто мог сдать тебя с потрохами. Что, похоже, она и собиралась сделать сейчас.
– А матушка знает, что завтра ты собираешься на ипподром? – спросила она, неожиданно вынырнув из ближайшего коридора. – Мне кажется, весьма невежливо с твоей стороны уезжать из дома, когда у нас будет такая гостья.
Сестра была почти на десять лет младше меня, но решительно не хотела с этим считаться.
– А мне кажется, – строго сказал я, – что княжна Деламар, прежде всего, твоя гостья. Ведь она прибывает на твой день рождения.
– И что с того? – возразила сестра. – Все мы знаем, для чего она приезжает сюда на самом деле – для того, чтобы тебя окольцевать.
