Первые годы каждую весну, пытаясь не допустить подтопления тающими в горах Алтая снегами, страхуясь, на ГЭС сбрасывали большой уровень воды. Мы, совсем салаги, перебравшись на «старую сторону» кто как мог, но обычно со старшими братьями, бегали по огромным, открывшимся, как в сказке, полям. Было очень интересно лазать по вынырнувшим из воды длинным деревенским улицам, состоявшим сейчас лишь из добротных каменных и кирпичных фундаментов, набирать в карманы разные вымытые отливом безделушки, часто находя даже старинные монеты. Нам было весело и радостно, потому были непонятны многие, приходящие сюда после нас, взрослые. Они большей частью плакали, заходя в обозначенные квадраты домов, всё время крестились, у кого-то вслух просили прощения…
Но больше всего, особенно в первые годы, пока перемещающееся от течений дно совсем не замыло его, собиралось людей на оставленном воде кладбище. Погост изначально находился в старом сосновом бору на взгорье, в километре от самой деревни, растянувшейся ниже по краю леса. Огромные сосны между могилами были спилены, и тяжёлые низкие пни держались из последних сил за родину, воткнув корни глубоко в землю. Между этими пнями чётко просматривались квадраты могил, оставленные на этом кладбище, а значит, совсем старые. И ещё были нетронутыми могилы, погребённые в которых на тот момент не имели родственников в деревне. Но старухи и деды, перевезённые к кладбищу с разрешения председателя на лодках, ориентировались тут, как у себя во дворе, досконально помня всех!
Старая Степанида Никитична ходила среди могил и, тыкая высокой, словно архиерейский посох, клюкой в очередной квадратный силуэт, нараспев говорила.
– Ульян Гниловский, с начала двадцатого лежит, в бане угорел, молодой совсем, здоровый… Павло Овчаров, издали к нашей деревне прибился. Только жить начал, власть дом строить разрешила, так на заготовке брёвен для дома в бору сосной и задавило, один был, долго придавленный маялся, губы от боли пообгрыз… а может, и мыши – два дня лежал, пока спохватились…
Она с сомнением останавливалась и, достав из кармана кусок сладкого позавчерашнего пирога, крошила его на могилу известного лишь ей Павла, на секунды задержавшись в том времени. Мы стояли тихо и ждали продолжения, заворожённые складностью рассказа, почти не веря, что речь идёт о настоящей, только давно прошедшей жизни. И что под этим квадратом человек, который ходил по той же земле, что теперь и мы, который так же играл в войнушку, воровал ранетки у жадины-пасечника и был для «порядку» порот лёгким тряпочным ремнём дома батей – он был! По крайней мере, так вещает об этом самая старая в деревне. А как там на самом деле, кто знает?..
…Вечером нас за несколько ходок перевозили на родную сторону, и мы помогали старухам «доползать» по липнувшему к ногам суглинку дна водохранилища до твёрдого берега. Потом моментально убегали в открытую «всем народам», без единого ещё забора деревню, скидывая с себя грустный груз прошлого. Жизнь впереди!..
…Через какое-то время вода всё же разорвала лохматую лесами горбатую сушу, словно первобытную Пандею мировой Океан, на несколько кусков. Разделение новообразованной земли на части по незащищённым лесами логам произошло быстро, буквально за несколько осенних ветреных сезонов. А вот в борьбе с заросшими буйной растительностью островами стихия замешкалась, позволив какое-то время поприсутствовать на них человеку. И человек, возомнив себя хозяином положения, кинулся доказывать свою самостоятельность…
