А раньше минных заграждений – Шрек.
Снайпер заходил под сосну «по серому», то есть в сумерках – утром или вечером.
И делал это уже вторую неделю, значит, всё-таки удачно.
Шрек, в миру Вадик, верил, что был снайпером от бога. Если так можно сказать. Но тут много вопросов.
Хотя, если честно, это лукавые вопросы.
– В фильме Алексея Балабанова «Война» русский десантник, спасающий из чеченского рабства жену иностранца, по схожему поводу говорит этому самому иностранцу:
«Если ты будешь тут играть в Достоевского, я ухожу…»
Так вот, по поводу лукавства: для Достоевского никогда даже вопроса не вставало – правы или нет русские воины, воевавшие на Кавказе, в Средней Азии или защищавшие своих единоверцев на Балканах.
Достаточно почитать «Дневники писателя»…
Так или почти так говорил Вадику потом Аким в госпитале. Потому что был начитан.
– И убивать врага на фронте, защищая своих товарищей – это от Бога. А вот завалить охраняемую «мишень» в центре Москвы – это от другого.
И все разговоры, что заказанная «мишень» – это бандюган или взяточник из администрации, в общем и целом тварь, которую не жалко, – тоже от другого. Не от бога.
…Справа ухнуло, обдав тёплым, совсем недалеко, метрах в тридцати.
– Шестьдесят миллиметров, – отметил Шрек, – «полька». Выхода, как всегда, не слышно…
Значит, близко подошли, суки! «Полька» далеко не бьёт.
Наверняка, пока арта отрабатывала передок, хохлы с миномётом и подошли…
Впереди был хороший блиндаж, оставшийся от «вагнеров». Сравнительно хороший. В два наката. Лучше здесь и невозможно было сделать. Зелёнка, которая росла в лесополках под Бахмутом, была с руку толщиной. Максимум с полторы.
Нередко бывало, что, заснув в посадке и зарывшись глубоко в землю, бойцы, после налёта вражеской арты, просыпались по утру в чистом поле.
Ну, или если говорить уже совсем точно, среди торчащих к небу коротких изуродованных обрубков бывших осин и орешин. Остальное скосила арта.
Вот в этот, в два наката, блиндаж и успел заскочить Вадик.
Следом зашёл снаряд. Точно не мина.
– Может и танчик отработал, – размышлял впоследствии Шрек. – Потому что выхода я не слышал. Сразу прилёт. А после него уже вообще ничего не слышал.
…У «штурмов» двадцать седьмой бригады был уговор: своих достаём всегда, даже «двухсотых». Врагу не оставляем.
Ночью за Вадиком приползли, то, что он «двести», никто и не сомневался. Снаряд лёг аккурат в блиндаж – ни влево, не вправо.
Спасибо ребятам с черепами и минами на шевронах, сделали укрытие на славу.
Хоть и из худосочных осинок-древесинок, но спас.
Когда в темноте стали откапывать снайпера, Шрек застонал.
К точке эвакуации тащили его уже веселее. Жив, бродяга!
* * *
– И как они меня вычислили? – удивлялся потом Шрек.
Действительно, в течение чуть ли не двух недель бил через теплак сапёров хохла, которые по ночам лезли пропалывать наши минные поля.
Потом подстерёг и задвухсотил расчёт сто двадцатого миномёта на джипе, который изводил наших несколько дней подряд.
И на тебе, его «вычислили»! Как раньше с землёй не сровняли – вот вопрос!
– А главное, я же берёгся! – говорил Вадик Акиму. – «Плётку» разбирал, «банку» со штатного «акээма» сворачивал, всё в чехле за спиной носил, налегке… Ну в «эрдешке» ещё магазинов двенадцать, да россыпью сотня-полторы, ну «эргээнки» и «эфки», конечно, да вода во фляге, да галеты с паштетом. Налегке, одним словом…
Хотя ничего удивительного. В июльских боях под Бахмутом хохол совсем края потерял, даже за одиночным бойцом «птички» с вогами гонялись.
