И сменяли друг друга в небе, как эстафету передавали.
Даже за одиночным.
А тут целый снайпер!
В общем, отделался Шрек легко. Ну как легко – контузия, осколочное навылет в ногу (кость цела), но самое подлое – разрыв связок в правом колене.
Это надолго. И только через операцию. А потом опять время, чтобы срослось.
В точке эвакуации они и познакомились.
…Для Акима самым важным на тот момент было приглядеть за Максом. У связиста случилась потеря краткосрочной памяти.
То, что он доброволец и недавно приехал на войну – помнил. А как их накрыло и какой сегодня день – нет.
Вот Аким и приглядывал за Максом, чтобы не ушёл, куда глаза глядят.
Бежать не пытался, нет – никакой паники, трусости у братишки не наблюдалось.
Просто не помнил, что было за минуту до того…
На точке эвакуации прилётов пока не было, но совсем недалеко, через два-три двора от них и дальше по улице, громыхало не переставая.
Здесь они и познакомились с Соболем.
Соболь был личность легендарная на фронте.
Ну как легендарная, это они, конечно, потом про него узнали – как тут не узнаешь! – а в тот момент просто потеснился в «таблетке» и протянул руку:
– Соболь, сто тридцать вторая…
Мох, броник, подсумки. Левая рука на косынке, голова забинтована. Как все они, одним словом.
Одно почувствовалось сразу – командир.
Но свой, боевой.
…Соболь мотал уже третью войну. Зацепил конец Афгана, потом две Чечни.
Разведка.
Дослужился до капитана.
Ушёл.
В Грузию не успел, обошлись без него.
«Бежали робкие грузины…»
А вот на родину, на Донбасс, уехал сразу же, в 2014‑м, в июне…
Служил в легендарной «Трёшке», в Третьей Горловской Гвардейской бригаде.
После очередного ранения (по одному на каждую войну) комиссовался, думал дожить свой век с женой и детьми. Младшими. В Подмосковье.
Старшие-то уже жили своей жизнью.
Самый старший уже совсем своей. Но такой же. Получалось, как у отца: тоже воевал за Донбасс.
Сам решил, сам и поехал.
С 2015‑го…
Виделись редко, то отец в Зайцево, сын на Промке, то наоборот – сын в Пантюхе, отец под Тельманово.
…А в феврале двадцать второго позвонил ему комбриг «Трёшки», Акелла, и без обиняков сказал:
– У нас начинается, разведка…
Прислали мне студентов и парикмахеров из Горловки да Еначки, мобики, в ШС-43 и с «мосинками».
Разведчики и снайпера, мать их…
Техники нагнали, ВС РФ, всё по-взрослому.
А у меня… эти.
…Соболь, в миру Толя Звонарь, всю ночь ворочался. Вставал, курил…
Сам донецкий, родом из Краматорска, оттуда и призывался в восемьдесят шестом.
Но – пятьдесят пять…
А наутро жене ничего и не надо было говорить.
Она тоже не спала всю ночь.
Так бывает. Повезло человеку.
Это был уже второй брак, и дети маленькие.
Но Вера знала, за кого шла.
Потому и шла. Потому и Вера.
– Эх, Соболь, Соболь…
* * *
Горловские стояли не слишком близко, под Майорском. Но дорогу на Горловку хохол утюжил вдоль и поперёк, в сторону легендарного города-героя летело всё, что можно: из ствольной, с танчиков и реактивной, в воздухе, как заведённые, ходили «птички», и какая из них наблюдает, а какая будет бросать мины – хоть убей не угадаешь.
Да и некогда было гадать.
Поэтому эвакуационная команда «Трёшки» рванула на Светлодарск, через Кодему.
Здесь они и подобрали Акима, Макса и Шрека.
Удачно получилось.
Хотя…
На пристрелянном хохлами повороте на Светлодарск, где чернел свежеобугленный остов ахматовского «камаза», где ржавел ещё с мартовских боёв развороченный Т-64 с оторванной головой, воткнувшейся пушкой в землю метрах в тридцати от танка; где ещё два дня назад неестественно ярко пылала и одновременно чадила копотью свеженькая «восьмидесятка», и наши военмеды боялись к ней подъехать, потому что вот-вот должен был сдетонировать БК, – на этом грёбанном повороте их и накрыло.
