– Да не знаю я, скорее всего это аллегорический ход – мол, нам сегодня будет так хорошо, что еще два дня летать будем на одних эмоциях. Футуризм вообще нельзя буквально воспринимать, хотя вопрос, конечно, интересный, – Коля повернулся, обращаясь к Тимофею, – Тимошка, вам на заводе ничего про выходной в понедельник не говорили?
– Нет, – задумчиво проговорил Тимофей, – не слышал. Вроде, наоборот, Киров в понедельник должен к нам приехать, митинг будет. Мы еще вчера его ждали, потом начальство сказало, что перенесли на понедельник, мы все растяжки и флаги так и оставили, ждём.
– А хороший все-таки у нас теперь первый секретарь, – сказал Миша, имея ввиду недавнее назначение товарища Кирова первым секретарем Ленинградского губкома, – не то, что этот Евдокимов, какой-то он совсем не убедительный, я на Годовщину Революции его речь слушал – абсолютно не впечатляет. Вот Киров отличный оратор, располагает к себе. У нас в Университете выступал недавно, так всем понравился.
– Потому Евдокимова и сняли, что двух слов связать не может. Не пойдут за таким рабочие, просидел всего-то несколько месяцев, и то ничего не сделал, – сказал Тимофей, ковыряя на сковороде яичницу.
– Да нет, – в политический спор вступил Коля, – Евдокимов состоит в «новой оппозиции» вместе с Зиновьевым, а их Сталин в пух и прах разгромил на четырнадцатом съезде в декабре. Вот и сняли его, заменили на Кирова, который Сталину лучший друг еще с царских времен. Говорят, у Кобы только два друга – Киров и Орджоникидзе.
Тимофею такое объяснение понравилось:
– Вот это правильно! Ленинград, хоть уже и не столица, все равно важнейший город, и сажать сюда нужно людей проверенных. Как вот раньше, Ленин во главе города поставил Зиновьева, которого лично знал и доверял – они еще в семнадцатом году вместе с ним в шалаше от сатрапов Керенского прятались. А Евдокимов этот – пустое место, кто знает, что от него ожидать можно – до границы с белофиннами двадцать верст. Вдруг он с контрой сойдется?
– Ну-ну, – возразил Коля, – нельзя обвинять коммуниста только на основании своих подозрений, так любого оклеветать можно. Хотя про пустое место ты, пожалуй, прав: Евдокимов ставленник Зиновьева, а Григорий Евсеевич, хоть и герой революции, но тип неприятный, какой-то дёрганый, силы за ним не чувствуется, а смелости и подавно. Киров – да, по сравнению с ним орёл.
Осудив «пустое место» и его нервного патрона, а также похвалив их бравого преемника, ребята перешли от политики губернской к политике всероссийской: обсуждали дискуссию Троцкого и Сталина, объединение «Новой оппозиции» с «Рабочей оппозицией», подготовку к будущей войне с Антантой и прочие актуальные темы.
Когда бутылка была осушена, а закуска съедена, приятели решили пойти прогуляться. Выйдя на улицу, парни зашагали в сторону улицы Пестеля, чтобы с нее свернуть на Моховую, где в соседних парадных одного двора проживали Миша с Тимофеем. Коля жил в другой стороне на проспекте Нахимсона5, но решил пройтись с парнями по весеннему праздничному городу, а заодно зайти к Мише, взять почитать давно обещанный второй том «Былого и дум» Герцена.
У раскрытых ворот во двор старый дворник Фрол Серафимович Кутяев подметал мостовую от вездесущей подсолнечной шелухи, постоянно покрывавшей городские улицы со времен революции. Из подворотни доносились звуки балалайки, что было странно – во дворе балалайка была только у дворника.
