– Где-то здесь… – бормотал он, притормаживая. – Дорога-то одна… Только дальше придется пешком…
Мы оставили машину и побрели наверх.
И почти сразу же открылись верхушка холма и два серых надгробия.
Смеркалось в ноябре рано, и я сомневался в чувствительности моей пленки.
– А все-таки попробуй! – попросил я брата. – Только захвати обе могилы!..
Пока Борух прицеливался, я собрал горсть камней и разложил их по краям плит.
Я уже привык к этому ритуалу поминовения и даже находил в нем ощущение некоей родовой сопричастности…
Щелкнул затвор, сработала вспышка.
Сумерки стали гуще, зато как будто посветлел камень надгробий.
– Ну, скажи, – спросил я Боруха, – откуда известно, что здесь лежат Самсон и его отец? Есть какие-то свидетельства? Документы? Раскопки?
– Понимаешь, тут всегда кто-то жил… И они знали… Дед передавал сыну… Сын внуку…
– Три тысячи лет?
– А что?.. Ты понимаешь, для них это обычное дело… Олива, которую посадили во времена первого храма… Колодец, который выкопал Авраам… Холм, где похоронен Самсон…
Дальше мы ехали уже в полной темноте.
Свет фар летел по буграм неизвестно кому принадлежащего придорожного мусора… по заборам никем не охраняемых цитрусовых плантаций…
И высоко в небе проплывали ожерелья поселений, накинутые на приплюснутые макушки библейских холмов.
«А, может, и правда, – думал я, – время для людей, которые живут на этой земле, течет по-другому?
В нашем растянутом «вчера» толпятся Наполеоны… Чингисханы… Карлы Великие… А в их прошлом рукой подать до мальчика Давида. И у стариков еще ноют ноги от скитаний по Синайской пустыне… И они никуда не уходили с этой земли…».
«Но тогда, – думал я, – какой смысл в нашем уходе? Зачем мы ушли в чужое время и жили в чужой истории? Было ли в этом предначертание?».
– А что такое тшува? – спросил я у брата.
– Тшува?.. – задумался он. – Ну, это раскаяние… Человек должен признавать свои грехи и просить прощения у Бога…
– Грешить и каяться?..
– Каяться и не грешить! – поправил меня Борух.
– А кто такой Амос?
– А-а… Ты лучше спроси это у детей… Я только знаю, что он из пророков и жил перед ассирийским нашествием. Говорят, он предсказал страшные беды Израилю… и даже рассеяние…
– А причем здесь тшува?
– Пророки учили, что только раскаяние всего народа и каждого человека может спасти Израиль…
Машина плавно скользила сквозь обволакивающую дрему…
– Приехали!..
Я открыл глаза и тут же зажмурился от слепящего сияния фонарей.
Мы стояли в воротах пропускного пункта, и Борух что-то втолковывал на иврите ладным молодцам с короткими автоматами.
Один из них безразлично взглянул на меня и махнул рукой. Машина плавно въехала в последний год двадцатого века.
Потянулись витрины… узорные двери… стайки детей… сутулые длиннобородые силуэты…
Бейтар-Илит.
Город правоверных хасидов. А, может, и не хасидов. Но очень правоверных.
– Не вздумай целоваться с Эстер! – наставлял меня Борух. – И руку не протягивай!…
– Смотреть в глаза! Говорить по-русски! – сострил я по привычке..
Брат меня не понял.
– Они живут, как им нравится… Для этого они сюда и приехали…
– А тебе нравится, как они живут?
– Ай!.. – Борух только сокрушенно помотал головой. – О чем разговор! Во всем себе отказывают!..
– А как же Пуси-Муси?
– О! Пуси-Муси… Мое утешение! Такие девочки! Сокровища!..
Пуси-Муси оказались дома одни.
Девочки-близняшки повисли на дедовой шее.
– Фалафель! Фалафель! – завизжали они. – Ты обещал фалафель!
