Я помотался из стороны в сторону, катаясь от стены к стене. Руки мои были связаны и окоченели. Пальцы не слушались. Все тело леденело от холода, а затылок раскалывался от боли. Было отчетливое ощущение, будто меня бросили в холодный карцер, заткнули половой тряпкой рот и хорошенько попинали. Но самое страшное давило на сознание, что я оказался в черной болезненной неизвестности. Все, конец. Я – в преисподней. Себя же при этом ощущал так, будто залез в чужое тело грешника и принимаю муки за чужую жизнь. За чужие грехи. За что мне такая кара? С кем меня перепутали? Не укладывается в сознании – рассматривать свою казнь в аду за грешную жизнь кого-то другого. А твоя жизнь безгрешна? Или она заслуживает адских мук? Что я натворил за свою короткую жизнь? Кого обидел? Кого доводил до слез?
За стенами моего бунгало шел дождь. Он, как будто барабан, стучал палочками в такт кому-то зачитывающему мне приговор, выстукивая дробь перед виселицей. Я перевернулся на правый бок, чтобы засунуть замерзшие руки в штаны, и попытался взгромоздить в себя цельную пирамиду разорванных обрывков своей мимолетной жизни. Все то, что получилось в виде информационной газеты, – это была моя жизнь. Я вдруг отчетливо осознал, что всегда был страшным эгоистом. Мой высокомерный пофигизм превращался в черную жижу во тьме дождя за глиняной стеной.
Что я благодаря своему лже-величию сотворил? Кого предал? С кем был несправедлив? Кого бросил на произвол судьбы? Так, собирая себя по каплям, глотая горькие, неприятные воспоминания своей жизни, я начал возвращаться к себе самому.
И как-то особенно зазвенел в сознании созвучно траурным всхлипам дождя мой детский призывный возглас о помощи:
– Мама! Мама! Помоги!
Мне было не жалко себя. Мне было жалко маму! Во мне словно проснулся белобрысый ребенок с вечно мокрым носом и замазанными грязью штанишками с дырками на попе.
– Мамочка, родная! Помоги!
Очень трудно объяснить кому-то другому это душераздирающее ощущение детства. И как неразлучны мы со своими мамами. Почему мы в любом возрасте в минуты опасности всегда зовем на помощь своих далеких родных, близких?
– Мамуся! Я здесь один замерзаю. Меня похитили. Мне что-то грозит. Мне ничего непонятно! Помоги! Защити! Освободи!
В какой-то миг мне почудилось, что темнота смотрит укоризненно на меня и качает головой.
Дверь приоткрылась. На пороге появилась невысокая черноволосая женщина с темносиними глазами на морщинистом бледном лице. Она смотрела на меня сочувственно.
– Здравствуй, студент! Скажи на милость! Зачем ты суешь свой нос в чужие дела?
– Нужны вы мне сто лет! Зачем вы меня похитили? Я хотел просто предупредить о радиации в штольне. А вы криминал устроили. Сейчас весь поселок на ушах стоит. И развяжите мне, наконец, руки!
– Азим, развяжи парня. «Принеси кошму и напои гостя чаем», – недовольно произнесла женщина и усмехнулась. – Не похитили, а привезли в гости. Ты же хочешь с родней Замиры познакомиться. Я тетушка Азиза, родная сестра Анзора.
– Очень приятно. Только зачем знакомство начинать с битья головы? Вы же могли проломить мне голову.
– Непредвиденные обстоятельства! Пойдем посидим. Полюбуемся на ночные горы. Поговорим.
Ночь сомкнулась над хребтами гор, образуя огромное безбрежное море с яркой россыпью звезд. Темно-синее небо словно качалось. Оно плыло, подгоняемое ветром, на восток. Какая-то божья благодать торжествовала во всем. Воздух был наполнен свежестью не засохших трав. Вокруг нас летали светлячки и миролюбиво сияли. Дом возвышался на приличной высоте среди нескончаемых пастбищ, повсюду виднелись черные пятна пасущихся овец. Здание походило скорее не на кошару, а на загородную дачу, что уютно примостилась на высоте между склонами двух хребтов. Мы сели на скамейку под деревьями за небольшой стол. Азим принес чай. Я стал жадно его глотать.
