Мы с Алленом провели наш медовый месяц в однокомнатной студии на левом берегу, ели хлеб с сыром и редко вставали с матраса, который лежал на полу. Мы были так молоды и наслаждались друг другом, что и представить себе не могли, что нам понадобится что-то еще. В тот первый год я даже не скучала по брату, который начал изучать медицину в Бостоне. Аллен был беспечен и шутлив – идеальное противоядие от моего мрачного детства, его солнечно-желтый цвет соседствовал с моим серо-голубым. Однажды он научил детей в нашем многоквартирном доме наполнять шарики водой и сбрасывать их с крыши – утренняя работа, которая не вызывала симпатии у соседей. Он был игривым и страстным в постели, обучая меня наслаждениям, которые могут доставить плотские утехи, раскрывая, как цвета вспыхивают на закрытых веках в момент, когда ты достигаешь оргазма.
Аллен работал репетитором по математике и помогал студентам готовиться к сложным экзаменам для получения степени бакалавра, а я получала пособие – оно должно было выплачиваться до моего двадцать первого дня рождения, – так что мы целый год жили в Париже с матрасом на полу и единственной конфоркой, протащенной в комнату. Но одним утром глупые шутки закончились, и Аллен напустил на себя серьезный вид. Когда я спросила, что случилось, он ответил, что пришло время задуматься о будущем.
– Я должен обеспечивать тебя, – сказал он. – У нас ведь могут появиться дети.
Дети. Хотите верьте, хотите нет, но я даже не думала об этом и не понимала, как в мире может быть больше любви, чем у меня уже есть.
– Дети, – повторила я. – Отлично. Может, потренируемся?
Его брат Джеральд устроил его учителем математики в школу-интернат для девочек в пригороде Лондона, где сам работал доктором. Лишь недавно став серьезными людьми, несколько неохотно мы покинули Париж и отправились в сырую, холодную Англию. Как бы сильно я ни успела полюбить Париж, я не возражала, потому что была рядом с Алленом. Вместе мы составляли в моих глазах целую вселенную.
Мы все еще были тихой вселенной из двоих человек, все еще ожидающих первой беременности, когда я, спустя два года такой жизни заскучав от сельского существования, упросила Аллена пойти со мной на танцы в город.
Он устал и хотел остаться дома. Он уже надел тапочки, раскурил трубку. На столе лежала стопка контрольных по алгебре, ожидающих оценок.
– Пойдем со мной, – умоляла я.
И он согласился.
Если бы я тогда знала, как легко за следующим поворотом может оказаться полное разрушение, я бы заперла его в комнате, как сокровище, и себя вместе с ним.
Вместо этого я убила его. Я была за рулем, наехала на лед и врезалась в дерево. Краткое воспоминание, крик в ушах – и вот я очнулась уже в больнице. Рядом сидел Чарли, который пытался утешить меня, успокоить и вернуть к жизни, но даже ему это было неподвластно. Моя вселенная рухнула, потому что Аллен погиб в этой автокатастрофе.
После похорон я отправила Чарли обратно в Бостон, продолжать учебу в медицинском институте. Джеральд, мой шурин, разрешил мне оставаться в школе столько, сколько понадобится, и перевел меня в комнату поменьше, комнату на одного человека, комнату вдовы. Это было моим наказанием, и я приняла его, я хотела этого. Джеральд больше никогда не смотрел мне в глаза.
Но теперь Париж, город, где я влюбилась в Аллена, звал меня снова. Париж и Чарли – я жаждала их увидеть. Обоих. Мне хотелось сделать глубокий вдох, пройтись по городским улицам, хотя бы немного отдохнуть от страданий, от постоянной тоски по Аллену. Я нашла клочок бумаги и начала составлять список необходимых вещей.
