Мой макияж тоже на скорую руку. Спасает то, что сейчас лето и легкий тон, румяна и тушь на ресницах можно засчитать как уместный вечерний образ. Я надеюсь.
Здесь будто весь город собрался, но я не вижу ни одного знакомого лица. Просовываю руку под предложенный Егором локоть, прижимаясь к нему, чтобы увереннее двигаться на новых шпильках.
Делаю вдох поглубже, успокаивая дыхание.
Я хочу шампанского. В горле пересохло.
— Побудь здесь. — Рязанцев подводит меня к основанию большой лестницы в центре. — Узнаю, где наши места в зале.
— Ладно.
Он уже разворачивается, чтобы уйти, но в последний момент сжимает ладонью мой локоть и шепчет на ухо:
— Ты, как всегда, отлично выглядишь.
— Спасибо…
Провожаю глазами его широкую спину, пока она не скрывается из вида за телами других людей.
Мимо проходит официант с подносом, на котором высокие бокалы с игристым.
Торможу его и беру один, двумя глотками выпиваю половину, и только после этого достаю из сумки телефон, чтобы набрать маму и узнать, как у них с Софийкой дела.
Номер Градского висит в списке последних вызовов.
Несколько секунд испепеляю взглядом эти одиннадцать цифр, которые когда-то я стерла из памяти своего телефона.
Чем дольше он в городе, тем сильнее меня скручивает в узел тревожными мыслями и сомнениями, они и сейчас давят изнутри.
Что будет, если он решит остаться навсегда?
Я не буду думать об этом сейчас.
Отсутствие на мне трусов под сквозняком кондиционеров ощущается так, будто у меня на лбу алая буква. Мне уже не кажется, что это было такой хорошей идеей.
— Мы собираемся в ванную… — мама без предисловий вводит меня в курс дела. — У нас все под контролем.
— Хорошо… — Прижимаю фужер к пылающей щеке. — Там в шкафчике есть бурлящие шары с игрушкой внутри. Возьмите один, но не показывай ей, где лежат остальные.
— Отдыхай. Я тебя дождусь.
Когда я была беременна, никто не предупреждал меня о том, что кризисы у детей случаются не по расписанию, составленному психологами — то есть в год, два и три, а чуть ли не каждую неделю.
Моя беременность протекала легко. Настолько легко и хорошо, что я обнаружила ее наличие только через два месяца после возвращения из Турции.
Первой реакцией был шок. Паника.
Я была растеряна, не знала, что делать. Кристина пошла со мной на первый прием к врачу, и только потом я рискнула признаться родителям. Они были в недоумении. Их лица были такими ошеломленными, что мне хотелось истерически смеяться! Но через какое-то время все стали счастливы, и я тоже…
Вначале они часто спрашивали меня про отца ребенка, а потом просто перестали. Моя легенда их вполне удовлетворила.
А я… решила оставить его в покое… как он того и хотел…
— Спасибо. Люблю… — Мой ответ внезапно застревает в горле.
Забываю, что хотела сказать, цепляясь глазами за фигуру прямо по курсу в пяти метрах от себя.
Черный вечерний костюм, белая рубашка, оттеняющая ровный балийский загар… прямая спина, широкие плечи и узкие бедра.
Впиваюсь глазами в затылок Влада и, кажется, даже отсюда слышу его смех.
Его лицо обращено к высокой и стройной, как статуэтка, брюнетке в красном платье, к которому ни один стилист не посмел бы придраться.
Она настолько яркая и экзотичная со смоляными волосами, собранными в прическу, что у меня слепит глаза.
Красивая.
Ее губы шевелятся, и Влад снова отрывисто смеется, а потом предлагает ей свой локоть.
Я испытываю чувство дежавю, от которого мне становится трудно дышать.
