Будда и Моисей - страница 55

И тут я понял, что я ещё очень далёк от совершенства. Я перевёл взгляд на монахов и на отца Гонгэ и испытал то же чувство бессилия, как и с Натали. Более того, я почувствовал, что их яркий свет подавляет свет, излучаемый мной. Я продолжал говорить истины, которые когда-то высказывал Никола Кузанский:

– Гордые, самонадеянные, мудрецы в собственных глазах, полагавшиеся на свой разум, в надменной заносчивости считавшие себя равными Всевышнему, замахнувшиеся на божественное познание, – все они заблудились, потому что преградили себе путь к премудрости, решив, что в ней нет ничего неизмеримого их умом, обессилили в своём суемудрии, привязались к древу познания, не поняв Древа Жизни. И для философов, не почтивших Бога, не было иного конца, кроме гибели в своём тщеславии.

Да, это была горькая истина для меня. Я вообразил о себе нечто, что ни только не соответствовало Истине, но и было полным доказательством слов богослова, своего рода иллюстрацией порицания таких самонадеянных гордецов, как я. И он был прав в своих мыслях, которые я продолжал излагать перед слушавшими меня японцами:

– Но кто понял, что достичь премудрости и вечной духовной жизни можно, лишь если она будет дана даром благодати, и что по великой благости Всемогущего Бога он услышит призывающих его имя и они будут спасены, – тот достиг смирения, признал своё незнание и устроил свою жизнь как подобает стремящимся к вечной премудрости, а это – прославленная святыми жизнь добродетельных, неотступных в стремлении к другой жизни.

В этот момент я говорил больше для себя, чем для них, вспоминая слова великого мыслителя средневековья: «Вы понимаете тем самым, что никакая добродетель, никакое благочестие, никакой закон, никакой образ жизни не даёт нам праведности, при которой мы по заслуге получали бы этот высший дар. Из трудов, сопутствующих верному сподвижнику, мы можем почерпать знаки, по которым узнаётся не блуждающий, а идущий по пути. Кто всем желанием стремится познать вечную премудрость, тот ничего не любит больше её, боится пренебречь ею, в сравнении с ней всё считает ничтожным, вменяет ни во что и презирает, все силы посвящает тому, чтобы угодить возлюбленной премудрости, зная, что ей нельзя угодить, если связать себя другой, преходящей мирской премудростью или чувственными удовольствиями. Оставляя всё, он поэтому спешит к ней в пылу любви, как лань стремится к потокам вод, как подобная душа к Богу. Тогда не за какие-то совершенные нами дела мы удостаиваемся несравненного сокровища его славы, но он любит любящих его, потому что он есть милость и любовь, и отдаёт себя душе, чтобы она вовеки обладала им, наилучшим благом».

Я опять посмотрел в глаза Натали. Но в этот момент она смотрела на меня печально и с тенью некого сожаления. О чём она думала в это время, мне было не известно. Я не мог проникнуть в её мысли. Её душа была закрыта от меня. Может быть, она думала о своей дочери. Я поразился тому, что между самыми близкими людьми всегда существует некий барьер. И чем сильнее любишь этого человека, тем больше он становится загадочным. Может быть, в этом и кроется один из законов любви. Мне нужно было уже заканчивать свою лекцию, которую, как мне показалось, поняли не многие. В завершение я произнёс последние слова, которые мне пришли на ум из трактата Николы Кузанского:

– Если мы пришли в этот мир, чтобы искать Бога, то из его имени у ищущих Бога, вы увидите, что какой-то путь его поисков существует. Если вступите на него, это будет ваш путь, и вы лучше поймёте, как он отраден своей высшей красотой и обилием увенчивающих его плодов. Упражняйтесь же в непрестанных делах и созерцательных восхождениях, и найдёте пажити все более богатые, подкрепляющие вас в пути и день ото дня всё более воспламеняющие ваше стремление. Наш разумный дух несёт в себе силу огня, он послан Богом на землю не для чего другого, как чтобы пылать и возрастать в своём горении. Он возрастает тогда, когда пробуждается удивлением, подобно тому как ветер, вея на огонь, раздувает его и переводит его возможность в действительность: постигая деяния Бога, мы удивляемся его вечной премудрости, и внешний ветер этих деяний и творений столь различной силы и действенности превращает наше стремление в любовь к Создателю и в созерцание его премудрости, чудно устроившей всё.