– Поживешь в моем номере. Мы дом достроили, двухэтажный. Дел хватает.
Чувство досады, вызванное благополучием подруги. волной накрыла Ирину. Она наклонилась, собирая чашки, встала, отнесла посуду в миниатюрную кухню. Наконец, способность мыслить вернулась:
– И что ты хочешь взамен? – спросила она нараспев, подходя к дивану, на котором сидела подруга.
Татьяна рассмеялась и повернулась, заставив диван жалобно скрипнуть:
– Вот, вот, узнаю подругу. Ничего, кроме твоего хорошего настроения и желания покутить, погулять.
В зеленых глазах играли искорки смеха. Полные, красиво подведенные губы улыбались. И добродушное выражение лица, и открытая непринужденная поза – всё должно было располагать, вызывать доверие. Но Ира, наоборот, сразу насторожилась.
– И с кем? Кого я должна разорить?
– Не переживай! Тебе будет приятно.
Татьяна встала, подошла к окну. Детский смех, плач, крики неслись с площадки, достигая девятого этажа, и раздражали ее, сбивая с мысли. Она прикрыла окно, резко засмеялась, подняла ногу, облокотившись на подоконник, повертела ею, любуясь импортными босоножками. Она питала к обуви особую любовь. Выбирала всегда самую яркую, самую лучшую и чуть-чуть тесноватую, чтобы её массивная по сравнению с ростом ступня, почти мужская, с уже выпирающей косточкой на большом пальце, выглядела не такой длинной. Конечно, не эталон, но все же… Вздохнула, глядя на опускающуюся ногу.
– Извини, отвлеклась. Представляешь, встанешь утром, а под окном тебя ждет этакий кошелек с ушками в шикарной машине. Хорошо, а?
Но Ира даже не улыбнулась.
– Может, и замуж выйдешь, – в раздумье продолжала Татьяна, -детей, вон, нарожаешь. Повысишь рождаемость в стране.
– Я?! – фыркнула презрительно Ира.
– Ну, это я так, на всякий случай, вдруг за это время в тебе что-то изменилось. На одни звания и выигрыши теперь не проживешь.
– Господи, – начала терять терпение Ира, – да говори, что тебе надо.
– Мне? Думаю, это скорее тебе надо. Помнишь Валентина, который сбежал на юга от тебя с семьей?
Ира недовольно передернула плечами.
– Не от меня, а в поисках лучшей жизни. Ну, и что из этого? Тоже мне, любовник! Подарит духи раз в месяц и довольный, как слон. С чего ты вспомнила о нем?
– Ну, теперь он богатенький бизнесмен, а не бедный учитель математики. Можешь его опять закрутить?
– Да зачем мне этот жид нужен?
– Не тебе. Мне. Поиграй с ним, —равнодушно предложила Татьяна, рассматривая резную шкатулочку на шкафе; глаза сверкнули и погасли. – А подарок будет уже от меня.
Татьяна в упор смотрела на подругу, которая, опустив голову, задумчиво теребила бахрому покрывала и молчала. Раздумье бесило. Тщательно скрываемое недовольство, готовое в любую секунду выбросить приказы и не терпящее никаких возражений, до предела сжалось комом в горле, изменило выражение лица. Оно стало властным и жёстким, будто говорило: « Это что такое? Она еще и раздумывает, голь перекатная?!» Но расчетливость, как всегда, взяла верх над эмоциями, и, не дождавшись ответа, Татьяна нарочито весело воскликнула:
– Ну, что же мы все о делах! Пойдем, посидим в кафе, пообедаем. Или в ресторан?
Она повернула Ирину лицом к шкафу:
– Одевайся! Хватит киснуть одной!
