- То-то, я гляжу, твоя самореализация довела тебя до такой жизни, что ты уже ни обед приготовить, ни пол помыть без посторонней помощи не можешь, - не выдержала тетка. – Время ужина, у тебя мужчина голодный дома, а ты с пацанами по крышам лазаешь. Да еще и в рабочей одежде!
- В ней тепло, - пояснила Аня, снимая китель, в котором было уже не только тепло, но и жарко: лето все-таки решило наступить, хотя бы в июле.
- Аня! – строго окрикнула ее женщина. – Не позорь семью. Зеленолист ты или нет, в конце-то концов!
- Ой, вот только не надо, - девушка всплеснула руками. – Сейчас опять начнется про честь рода, про седьмое колено… Да я от рождения позор семьи – нагулянное дитятко, не признанное ни родным отцом, ни отчимом!
***
- Аня! – ужаснулась женщина, взглядом показывая, что при постороннем человеке такие разговоры вести не след.
- Что «Аня»? Я тридцать лет Аня, - возмутилась девушка. – И люблю себя такой, какая есть. Хватит из меня принцессу делать: «Слуги, подайте лапти!» Лично меня все и так устраивает. Я, может, в биологического папеньку пошла. Не расскажешь, кстати, кем он был?
- Никогда так больше не говори, - тетя Марина поджала губы и сбавила громкость. – Муж твоей матушки тебя любил.
- Любил, - кисло ответила Аня. – А фамилию все равно не дал. И отчество тоже. Позорище.
- Это все условности, - женщина попыталась вернуть разговор обратно в спокойное русло. – Другое время, другие привычки. Если б твоя мама… если б она вела себя аккуратнее, никто бы даже не узнал. Но она – ну прямо как ты – все по-своему делать хотела. Развода требовала, из дома ушла. Это же Косяковка, тут нельзя так, понимаешь? Тут люди уши развесили, два и два сложили, и всем уже понятно, в чем соль. Тем более, если еще и ребенок получился. Двадцать лет не получался, а после этой истории – раз – и получился. Конечно, люди всякое болтать начали. Такое просто так не скроешь. Вот и записали тебя под дедову фамилию да материно имя. Но разве твой отец тебя не любил? Твой отчим, то есть.
- Любил, - вынужденно признала Аня.
- Разве он тебе все, что нажил, не оставил после смерти? – не сдавалась тетка.
- Оставил, - вздохнула Аня.
- Так что ж ты его позоришь-то? – тетя Марина скрестила руки на груди и укоризненно глянула на внучатую племянницу.
Аня вздохнула, не поднимая глаз. Олег едва слышно прочистил горло: ему было неловко оказаться свидетелем семейных разборок, но еще более неловким он счел вмешиваться в чужой спор, и потому продолжал стоять и молчать, делая вид, что очень заинтересован росписью на потолке.
- Это не так важно, что фамилия у тебя не отцова, - куда более мягким тоном сказала тетя Марина, еще надеясь переубедить племянницу. – Зато ты Зеленолист. Не по отцу, но по матери, деду и прадеду – так даже лучше. Батюшка у меня знаешь, каким хорошим человеком был? Да его по всей Косяковке знали и уважали, по всем селам и деревням в округе. Даже когда трудные времена были, у односельчан рука не поднялась его раскулачить – так уважали. В доме у него всегда чисто было, уютно, сытно. Гостей привечали, людям помогали. А ты пол помыть ленишься.
- Тетя Марина, ну вы теплое и мягкое под одну гребенку гребете, - возмутилась Аня. – Это ж не он сам у себя в доме чистоту наводил, а жена его. И сдается мне, жизнь у нее была не сахар. Почему я должна изображать из себя непонятно что? Ну, молодец мой прадедушка Афанасий, что тут сказать. Только он – ты уж прости – давно умер, и жаловаться на нерадивую правнучку не будет.
