- Ты чего? Сдурел что ли? Чего приперся ночью?
- Дело есть. Посторонись!
Перед сном Сашка пил в одиночестве - на кухонном столе красовалась опорожненная до середины бутылка обещанного мне коньяка, остатки закуски и открытый ноутбук с погасшим экраном.
Я без приглашения уселся на его, на Сашкино, место. Показал ему на стул, куда друг, морщась и вздыхая, всеми силами показывая, как ему плохо, с трудом уселся.
- Та-а-ак, скажи мне, алкоголик ты несчастный, голова твоя соображает что-нибудь или мне утром прийти?
- Утром конечно. Я никого не ждал уже - спать хочу. Тебя-то звал вечером... Звонил между прочим!
Я с сомнением покосился на Рожкова - не любил откладывать на завтра дела. Хотелось прямо сейчас озвучить ему предложение. Смешно, конечно, звучит, но предложение - по-другому и не назовешь! Решил - сделал! Иначе ведь могу передумать...
- Я сейчас быстро изложу суть дела. Ты к утру обдумаешь, если сможешь. А не сможешь, - я потряс недопитой бутылкой. - Я завтра привезу Марию Григорьевну, и свобода твоя закончится! Да и пьянки тоже.
Сашка махнул рукой:
- Давай, рассказывай! Только быстро. Не так уж я и пьян. Может, сам тяпнешь?
Я покосился на коньяк, подумал, что, в принципе, можно было бы, но завтра мне утром машина нужна, а ехать снова сюда на такси не хотелось, да и могу ведь не протрезветь к тому моменту - как за руль тогда? Поставил коньяк под стол с глаз долой, дабы избежать соблазна.
- Рассказываю быстро. Твоей соседке, Эмме, нужен муж. Она хочет усыновить ребенка из детского дома, для этого нужны оба родителя. Хватай паспорт и беги... ковыляй то есть, завтра к ней.
- Не понял. Зачем паспорт?
- Муж, говорю, ей нужен. Женишься. Она же тебе нравится?
- Нравится, - Сашка встал, держась за стол, кое-как добрался до мойки и, включив холодную воду, начал плескать себе в лицо. - Но зачем ей ребенок?
- Блядь, Рожков, тебе-то какая разница! Это твой шанс - поможешь ей, она сама захочет тебя отблагодарить. Она - нормальная баба, ну, в смысле, женщина, - исправился я, вспомнив его вчерашние размышления по поводу женщин вообще и Эммы в частности.
- Нет. Ну, я даже не знаю. Куча детей. Все чужие. Ладно бы еще ее дети, но детдомовский... оно мне надо?
- Ты ж вчера восхищался ею! Ты ж вчера расписывал мне, какая она замечательная, как она тянет одна двоих детей! Так вот и помоги ей их тянуть!
- Так зачем она себе жизнь сама усложняет? Ребенок какой-то... у детдомовских знаешь какая генетика? Они насквозь больные все!
Я слушал молча. А мой друг Сашка Рожков, сам росший без отца, размышлял о том, какие эти дети все невоспитанные, что большинство потом алкоголиками и наркоманами станут. А когда вдруг упомянул, что его засмеют на работе, если узнают (а они обязательно узнают!), что женился на бабе с таким прицепом, что Мария Григорьевна бушевать будет, я встал из-за стола и пошел к выходу. Вслед неслось удивленное:
- Пашка, ты куда?
- Иди ты на х..! Мудак ты, а не мужик! Без обид потом, ДРУГ!
А что ему ещё сказать? Вот и вся любовь, блядь...
Спускаясь вниз с Сашкиного третьго, остановился возле ее двери. Постоял, походил туда-назад по лестничной площадке. Но позвонить не решился - все-таки дети! Спят уже, наверное. Злой и разочаровавшийся в людях в принципе, и в Рожкове в частности, перепрыгивая через ступеньки, побежал вниз.
