Я сажусь поудобнее и сдуваю мешающий клок волос со лба.
— Мы представимся парой. — Вижу, как дергается его кадык. От счастья, наверное. — Ты — местная спортивная звезда, да и я тоже ничего. — А про себя добавляю: «ничего особенного». — Чернышов заметит меня в твоей компании, обратит внимание, оценит и поймет, что именно я ему и нужна.
Егор морщится и проходится по мне таким взглядом, как будто перед ним сижу не я, а царевна-лягушка, которую нужно поцеловать.
Но ведь и он не принц из сказки. И целовать меня не надо.
От этих мыслей меня начинает тошнить.
— Отстой, — с деловитым видом заключает Егор, точно научный сотрудник, который спустя несколько лет неудачных испытаний и потраченных на нововведение инвестиций отчитывается перед спонсорами-заказчиками.
— Почему это отстой?
— Потому что Чернышов твой не поверит в наше представление.
— Почему?
Вот заладила «Почему да почему», аж самой от себя противно.
— Потому что я с такой девушкой встречаться не буду. — Он бросает брезгливый взгляд мне на голову, потом на лицо и останавливается на плече Ромкиной куртки.
Что он там увидел?
Я опускаю взгляд и замечаю желтое жирное пятно, расплывшееся и начинающее впитываться в ткань.
Блин, на меня же голубь нагадил. Я собиралась привести себя в порядок, пока не увидела в зеркале Бестужева.
И все это время он молчал?
Под пристальным вниманием будущего фальшивого парня я быстро лезу в рюкзак и извлекаю оставшуюся половину влажных салфеток и зеркало.
«Свет мой, зеркальце, скажи, кто на свете всех милее, всех румяней и белее?» Точно не я, потому что с отражения на меня смотрит люмпен с помойки: на голове — укладка от розетки в двести сорок вольт, на лице — багровые обветренные пятна, на куртке спереди — влажные разводы, а на плече — жирное птичье пятно.
Мра-а-ак. Так себе претендентка в девушки, согласна.
— Извини. Меня это…
Н-да, Илюхина, вот уже и ты начинаешь разговаривать, как недалекая: «Меня это, того самого, ну ты понял». Правильно говорят, с кем поведешься!
— Обгадили? — невозмутимо помогает Бестужев.
Я так и замираю с салфеткой в руке.
Ну и мужлан.
Все спортсмены такие идиоты, или только мне такой достался?
— Говорят, что это на счастье, — я пожимаю плечами.
Егор недоверчиво хмыкает, но ждет, пока я привожу себя в порядок.
— А так? — Я улыбаюсь, потом хмурюсь, поправляю очки, поворачиваюсь боком.
Ну не умею я позировать.
— Тоже не катит, — качает головой Бестужев.
А-а-а! Стухнуть можно!
— Вот и сделай так, чтобы прокатило. Между прочим, я собираюсь сделать твой проект лучше своего. И тебе не придется сдавать экзамен у Бубновского. Поэтому тебе тоже нужно постараться выполнить свою часть уговора на отлично, — злобно выпаливаю я.
Ты смотри-ка какой. Все ему не так.
Егор внимательно разглядывает меня, а потом протягивает длинную руку:
— Хорошо, договорились.
Я довольно улыбаюсь и вкладываю маленькую, по сравнению с его медвежьей лапой, руку:
— Договорились.
Мы скрепляем нашу сделку крепким рукопожатием и на этом прощаемся.
Я смотрю вслед скрывающейся в метро спортивной спине, и тут в моей голове вспыхивает осознание того, что мы не придумали историю наших внезапно возникших отношений и не решили, как представим потоку нашу сомнительную пару.
Эх, мы даже телефонами не обменялись.
Гадство!
10. 10. Вера
Добрую половину ночи я промучилась, терзаясь вопросами, как достовернее провернуть наше с Бестужевым дело. Будущий менеджер-экономист во мне применил все изученные на парах виды управленческих решений: в голове выстраивались объемные графики, диаграммы. Они безостановочно вращались друг за другом каруселью, вызывая головокружение.
