– Ладно, – сказал я.
– Не ладно, а «хорошо», горе луковое.
Мы обогнули дом и попали на мамины грядки. Тетя Оля сразу же сорвала самый красный помидор и отдала мне, а себе нашла самый большой. Мы вымыли их под ржавым рукомойником с пипкой, синхронно посолили, надкусили и моментально обляпались в одних и тех же местах.
– Я знаю, о чем ты думаешь, – сказала тетя Оля, утираясь сорванным листиком.
– О чем?
– Ты думаешь – ты и говори.
– Еще чего! – возмутился я. – Вдруг я какую-нибудь глупость думаю! Стану я ее вслух говорить…
– Пока что ничего умного ты и так не сказал. А вот когда начнешь выражать свои мысли вслух, авось и обогатишь свою речь. У тебя же на лице все написано, малыш!
Малыш… Пожалуй, она была единственная, в чьих устах такое обращение не звучало аллегорически.
– Но ведь это же вы сказали, что знаете, – упирался я.
– Конечно, знаю!
– А если я думаю о чем-то другом?
– Давай играть честно, – сказала она. – Согласен?
– Угу…
– Не «угу», а «ay-ay, ma’am!»[6]
– Чего-о?!
– Не обращай внимания… Если я угадаю, то вот что: поцелуешь меня в щеку.
– А если не угадаете?
– Тогда я везу тебя на закорках вокруг дома.
– Вам меня не поднять!
– Ха! – воскликнула она. – Малыш… К тому же, я ничем не рискую.
– Ну-ну, – сказал я.
– Так вот: когда мы уделались помидорками, ты подумал, что уж кто-то, а эта здоровенная халда – определенно твоя родная тетя… – Я вспыхнул, как упомянутый помидор. – Ну что? Я права? Давай целуй, оболтус!
«Обуолтус»… Это звучало забавно и волнующе.
Ее бронзовая щека приблизилась к моему лицу. Я увидел серебристый пушок возле уха, крохотную сережку с синим камушком в ухе и короткую пепельную прядку за ухом. Я услышал запах ее духов… Внутри моей башки взорвался фейерверк. Я зажмурился, качнулся вперед и ощутил своими губами ее горячую упругую кожу. Мне было безразлично, угадала она или нет: я все равно сделал бы это. Хотя, конечно, она угадала. Сердце оборвалось и рухнуло куда-то в желудок. Не было никаких сил убрать губы от ее щеки. Никогда еще со мной не приключалось ничего подобного.
– Но я не твоя родная тетя, – сказала она, отстраняясь и отправляя в рот остатки помидора. – Увы! Хотя… – она задумчиво облизала пальцы. – В этом мире у тебя нет никого ближе по крови, чем я.
– Вот еще! – возразил я, все еще немного оглушенный новизной впечатлений. – У меня есть мама.
– Конечно, есть.
– У меня, наверное, есть отец…
– Несомненно! И ты, наверное, подумал, что Консул – твой папочка?
«Куонсул»… Я едва сдержался, чтобы не передразнить ее. А вместо этого быстро переспросил:
– Кто-кто?!
– Мм-м… дядя Костя.
«Куостя»… Тоже не подарок.
– Видишь ли, «Консул» – это его прозвище в Галактике… Нет, он и взаправду просто старинный мамин друг. Ты разочарован? Не лги же мне, несносный ребенок!
– Ну… если бы он был моим отцом, я… я… Такой отец все равно лучше, чем никакого.
– Браво! – воскликнула она и взъерошила мне макушку. – Я передам Консулу твои слова, чтобы он не задирал нос! Как это ты выразился: лучше фиговый отец, хотя бы даже и такой, чем никакого… Он, правда, и не задирает, но крутизна из него порой так и прет, помимо воли и желания. А тебе очень не хватает отца?
– По правде сказать… нет. Еще вчера я даже не задумывался об этом.
– А теперь задумался? И что решил?
– Еще месяц назад я жил в Алегрии, учился в колледже, – сказал я. – Само собой, я не против, чтобы у меня был отец. Но друзей мне не хватает больше…
