Бунин и евреи - страница 19

– Люк! Поднимись! Живи! Сражайся! Боже, помоги ему! – Голос сорвался, но я раскаивалась и умоляла. Франкенштейн отражал разряды и забавлялся моей паникой:

– Даже перед смертью просишь не за себя? Если бы в меня так кто-то верил… – Снисходительный рокот окрасился отчаянием. – Ведь знал, сукин сын, что без тебя не выживет! Его завалит любая сволочь. Даже эта облезлая шваль. – замер, превращаясь в слух, и неутешительно покачал головой. – Суки, все продумали. – Потер запястье, глянул в небо и задумчиво выпустил облачко пара: «Эта плоть живая?!» – И пусть мне зачтется, Судьба моя. Я здесь задержался.

Опустил руки и исчез.

Маски палачей превратились в оскалы. Скачок ко мне…

Безвременье мертвой тишины оглушило издевательским хохотом:

– Да ты течешь?! Думаешь, я не чую твой лисий дух? Сбрось личину. – Франкенштейн возник за спинами оборотней. Потянуло жженой резиной. Запах менялся, пока не превратился в удушливый землисто-прелый и смутно знакомый: «Как фиалки… Фиалки с кладбища?!» Скулы свело рвотным спазмом. Уже через жуткую головную боль разобрала лающее тявканье. Обнаженная фигура потеряла материальность и атаковала. Два монстра ринулись ко мне.

Звериные глаза пугали. Смешалось все: зловоние, оскалы… Удар! Едва не сорвалась с обрыва. Щит выдержал. Твари просочились сквозь него и… потерялись. Вдох. Рассерженные оборотни материализовались за внешним контуром, снова бросились на штурм.

Фоновое потрескивающее гудение превратилось в грохот сталкивающихся льдин. Жесткая корка слежавшегося снега вспарывалась по всему пространству поля и поднималась в воздух. Ледяные снаряды решетили площадку перед березой. С неба сыпались мертвые птицы со свернутыми шеями и бегающими глазами. Снег сплошной стеной навалился на купол щита, погребая меня заживо под толщей смерзшейся коросты. Над головой ругательства, визг, карканье. За внешним контуром пикирующие тени – вороны. Я съежилась на снегу скользкого крохотного пятачка, засыпанного птичьим пометом, перьями, трупами. Контур щита сужался. Туника рвалась в клочья от гуляющих когтей и клацающих пастей. Меня временно спасал меховой жилет. Вампир сошелся с неуловимой тварью в рукопашной.

Воздух кончился. Щит лопнул. Подброшенная в воздух, я успела сжаться. С двух сторон в меховой жилет вцепились когти. Еще один, свободный вдох. Чернобурка разлетелась в клочья. Я обхватила ствол…

Какой-то миг, и по глазам ударил цвет. Небо налилось алмазной киноварью. Пространство рассекли снаряды. Оборотней отбросило в сырую мглу. В ночной синеве фрагментами проявлялись странные фигуры, дырами взрывались радужные аномалии, то поглощая, то выплевывая два плазмоида. Перед глазами вибрировал голубой барьер. За ним – хищным ахроматом7 ярились демоны.

Подтягиваясь по стволу, краем глаза ухватила – вампира сбили. Масса теней вокруг него росла, мутировала…

«Гильотина?!» – дернулась за барьер к нему:

– Вставайте же! Вставайте! Очнитесь!

Он открыл глаза, а я попятилась. Надо мной воплощалось настоящее чудовище. В руках плеть. Девять хлыстов. Узнаваемый замах. Сверкнули тяжелые остро граненые гайки на концах. Ослепительная вспышка…

Мелькнула широкая спина. Иллюзорного Легиона снесло в обрыв. Защитник канул с ним. На стволе – параллельные кровавые следы разъяренной кошки8.

Сердце дрогнуло. Что-то вылетело из карьера и упало рядом. Напрягла глаза. К ногам катилась голова. Лысый череп Франкенштейна. Я захлебнулась воплем: