Бунин и евреи - страница 26

«О, конечно, в статьях Розанова нет ни звука о “кровавом навете”, о деле Ющинского, о ритуальных убийствах^>15.

Розанов отлично знает цену этим нелепым наветам. Но тем ядовитее его статьи, тем ужаснее их внутренняя бесчестность. Еще А. А. Столыпин доказывал, что в ритуальные убийства никто из русских не верит и что легенда эта создается благодаря особой атмосфере, пропитанной ненавистью к евреям. Розанов эту атмосферу сгущает и, толкуя изо дня в день о тайнах еврейской религии, подбавляет к тяжелой нововременской атмосфере еще особо ядовитые пары своей тайнописи. Если такая тайнопись, ничего не доказывающая, а лишь вселяющая сомнение, бесчестна сама по себе, то розановская тайнопись бесчестна вдвойне»^>16.

С другой стороны, этот «большой писатель с органическим пороком»^>17, культивирующий политическую беспринципность, вкупе с «фетишизмом мелочей»^>18, как никто другой в русской культуре, исхитрился всех и вся «вразумить». И «консерваторам», и «прогрессистам», и евреям, и русским, и даже инославным мало не показалось. Особенно досталось Православной церкви. В 1911 г. будущий священномученик Гермоген^>19, тогда епископ Саратовский, ходатайствует перед Святейшим Синодом о предании «явного еретика» Розанова анафеме, а нынешний «святой праведный Иоанн Кронштадтский»^>20, которого при жизни В. Розанов весьма чтил, молитвенно просит: «Господи, запечатлей уста и иссуши пишущую руку у В. Розанова»^>21.

Зинаида Гиппиус – один из авторитетнейших литературных критиков «серебряного» века, вместе со своим мужем Дмитрием Мережковским и другими членами знаменитого Религиознофилософского общества осудившая Розанова за его статьи в поддержку «кровавого навета» и «дела Бейлиса», по прошествии многих лет утверждала, что тогда якобы «не поняли розановского взгляда на евреев, не поняли, что Розанов по существу пишет за евреев, а вовсе не против них, защищает Бейлиса – с еврейской точки зрения. Положим такая защита, такое “за” были тогда, в реальности, хуже всяких “против”; <…> Розанов имел способность интимно говорить о национальном, совсем не задумываясь, как его могут понять или перетолковать»^>22.

Анализ критической литературы того времени, высказываний в переписке Розанова с Флоренским^>23, да и его собственные сетования на сей счет в конце жизни^>24, позволяют утверждать, что, в отличие от Бунина и иже с ним, в том числе и самой Гиппиус, Розанов, как ни крути^>25, выступал в «деле Бейлиса» как юдофоб-теоретик, и в этом качестве – что показательно с точки зрения духовной атмосферы тогдашнего российского общества! – оказался персоной нон грата в глазах всей демократически ориентированной русской интеллигенции. Символисты (Мережковский, Гиппиус, Соллогуб, Минский^>26), с коими он при всей своей консервативности был близок, с ним рассорились, критические реалисты, а Бунин в особенности, игнорировали и даже презирали. Розанов тоже в долгу не оставался, уничижительно – по сравнению с возвеличиваемыми им классиками XIX в. – аттестуя современных ему писателей и литературу в целом: «Поэтому нет ли провиденциальности, что здесь “все проваливается”? что – не Грибоедов, а Л. Андреев, не Гоголь – а Бунин и Арцыбашев. Может быть. М. б., мы живем в великом окончании литературы»