– Чувачки, вы чьих будете? – нас спросили.
– Мы оттуда… – Русля неопределённо махнул рукой в сторону нашего дома.
– Как зовут?
– Я Русля.
– Я Миха.
– У нас здесь банда, – ответили нам. – Здесь наш штаб, – пояснили нам далее. – Если кому-нибудь расскажете, мы вас убьём.
– Бухенвальдские, они в прошлом году одного пацана повесили, – шепчет мне Русля. Бухенвальд – это общежитие. Там живут стройбаты и цыгане.
Мама! Надо бежать, но у меня подкашиваются ноги. И я тогда шёпотом спросил у Русли:
– Василь Иваныч, когда тикать будем?
– Подожди, рано ещё.
А у нас в доме живёт мальчик, который вместо «тикать» говорит: «ласты клеить». Смешно!
– Надо ещё картошки напиздить, – сурово говорит один мальчик и метко сплёвывает мне на ботинок. Плюёт он совершенно особенным образом. Накопив много слюны и как следует взболтав её щеками, он складывает губы трубочкой, и стремительная белая змейка с шипеньем вылетает между передних щербатых зубов. Я сделал вид, что не заметил, будто он на меня плюнул.
– Гончий, загадай чувакам загадку, – говорят мальчику, который плавит целлофан. Он оживился, ощерил жёлтые зубы (в одном – дупло) и спел:
Отгадай загадку, ответь на вопрос:
Сколько у цыганки на пизде волос?
Я представил себе огромную чёрную крикливую цыганку с золотыми зубами, золотыми кольцами в ушах и в расшитом цветном платке. А что это за слово на букву «П» – не знал. Наверное, матерное. Я растерянно поглядел на Руслю. А бандиты захохотали.
Сколько в море капелек, сколько в небе звёзд,
Столько у цыганки на пизде волос! – довольно закончил Гончий.
А тут они захохотали ещё громче, и мы с Руслей тоже робко засмеялись. Громче всех гоготал Гончий. Он широко открыл рот, вывалив красный язык, упал на землю и завертелся волчком: и-и-ихи-хи-хи-хи-ха-уха-ах-ха-ха.
Потом нам сказали, что если мы хотим быть в банде, то надо пройти испытание. А Руслик сказал:
– Да запростяк!
Руслика тут же окружили. Схватили его руку и растянули в стороны большой и указательный пальцы так, что между ними натянулась розовая перепонка. А лица Руслика я не видел. Его распяленная, стиснутая грязными пальцами рука дрожала. Черномазый порылся в карманах и выудил чуть отсыревший коробок спичек. А «спички – детям не игрушка!» – так написано в садике. Он потряс его возле уха. А потом достал спичку. Серная головка с сухим шуршанием прошлась вдоль коробка и вспыхнула. Цыган быстро подошёл к Русле и потушил спичку о нежную розовую перепонку между пальцами. Измученная рука судорожно вздрогнула. С-с-с-с-с. Они разошлись, и я увидел бледное, светившееся довольством Руслино лицо.
– Зырь… – Он показал мне вспухший красный ожог величиной с булавочную головку. Он гордился.
И они сказали:
– Теперь ты.
А я не хотел. Мне было страшно. Тогда они сказали:
– Ссыкун. Катись отсюда.
А я стоял. Тогда один из них разбежался и пнул меня под зад. Больно. А ещё говорят: сало бьют. И я заревел. А он сбил мои очки на траву. Всё расплылось. Размазалось небо, и деревья в парке, и мальчики. А иногда я видел чётко сквозь слезу, как сквозь кристалл. За что? Он толкнул меня. Я шагнул назад, но там уже стоял на четвереньках другой бандит. Я перекувыркнулся через него и упал на землю.
– Катись, баба. Ты не настоящий чувак. Ты ссыкун.
– Катись, очконавт!
– Очкодром!
– У кого четыре глаза, тот похож на водолаза!
Черномазый хотел пнуть меня ещё раз, но я поднял очки, повернулся и побежал. Бежать было тяжело, и в боку кололо. А Руслик вместе с ними кричал мне вслед, что я баба. Предатель. Я прибежал к дому, сел возле стенки и стал смотреть на небо. По небу летело несколько птиц, наверное, стрижей, и я стал повторять про себя:
