– Ульяна Замитова, – говорю я волонтеру и та протягивает мне бейдж пропуск с моими данными и фотографией. Я надеваю его на шею и отправляюсь в туалет, чтобы умыться, как настаивал Хабиб. В гардеробе оставляю свои вещи и беру с собой лишь телефон, блокнот с ручкой и бутылку воды. Сейчас семь часов утра. Первая смена будет длиться двенадцать часов. Потом сон и вторая двенадцатичасовая смена. После третья. За эти дни максимальное количество погибших будет выявлено, а все, кто сейчас находятся в подвешенном состоянии, наконец, узнают, чего и кого им ждать. Когда я обратно возвращаюсь в общий зал-штаб около волонтеров уже толпятся мои коллеги и так же разбирают бейджики с пропусками. Хабиб сначала смотрит на меня, потом на мой бейдж. На мгновенье мы замираем. Его глаза говорят все сами за себя. Он узнал меня. Но я не даю возможности ему заговорить со мной и занимаю первый свободный стол. Нахожу дедушку с внуком и мягко приглашаю его поговорить. Он не отказывается. Я полностью погружаюсь в работу. Хабиб, как парализованный, продолжает наблюдать за мной. Я чувствую это своим затылком. Но уже через несколько секунд я превращаюсь в настоящего психолога МЧС и стараюсь действовать как можно профессиональнее.
****
Как я мог не узнать ее сразу? В автобусе было темно, пытаюсь оправдать сам себя. Конечно, это было Ульяна. Когда она вышла без макияжа и с поднятыми в хвост волосами на место красивой женщины вернулась та девчонка из университета. Она выглядела сейчас скорее как практикантка, нежели как опытный психолог. Я моментально вспомнил все то, что сделал ей, и как вел себя на протяжении целых двух лет – стало ужасно стыдно. Ульяна поняла, что я наконец узнал ее, но она не разрешила мне заговорить с ней…Я видел, как она очень быстро включилась в работу. Никакой воды. Все только по теме. Я гордился ей. Она смогла бы работать настоящим психологом МЧС если бы только захотела. Но о такой работе мог мечтать только ненормальный человек. Никакой романтики здесь нет. Если в вас живет спасатель, которого вы никак не можете утопить в глубинах своей души, то тогда вам, вероятнее всего, к нам.
****
– О ком вы так скорбите? – задаю я вопрос дедушке с внуком.
– Моя дочь, – отвечает он и сморкается в платок. В глазах непролитые слезы. Я пытаюсь отгородиться от него, но меня как клеем тянет присоединиться к его горю.
– Уже есть новости? – аккуратно начинаю я.
– Да, – через длинную паузу отвечает он. – Час назад узнал.
– Мне очень жаль, – поддерживаю я его. – Как вы справляетесь? Расскажите мне, – прошу я его.
– До сих пор не могу поверить. Это как страшный сон, понимаете? – он смотрит на меня. Скупые слезы стекает по его морщинистому лицу. Я держусь из последних сил. Малыш плачет у него на коленях и постоянно спрашивает о маме. Первый пострадавший самый сложный, как сказал Хабиб. Конечно, он прав. Мой мозг еще не успел переключиться. Я умышленно тяну время и молчу, чтобы дать себе подсказку. Сейчас мозг заработает в другом режиме. Сейчас. Надо просто подождать.
– Как ее звали?
– Наташа, – громче всхлипывает дедушка.
– Как я могу к вам обращаться, – не торопливо спрашиваю я.
– Василий Иванович, – он продолжает сморкаться в платок.
– Я Ульяна я из МЧС, и я здесь для того, чтобы вам помочь! У меня большой опыт работы в данной сфере, – начинаю я врать, чтобы показать свою компетентность в данном вопросе. Первые часы после потери самые сложные. Если человек уйдет надолго в себя его психика может ощутимо пострадать и в дальнейшем добавятся новые когнитивные психорасстройства. Поэтому психологическая помощь так важна именно в первые часы после трагедии. Мы должны «дожать» пострадавших.
