Бурное - страница 10



– Няня, мне страшно, темнеет в глазах. Трава и небо черные стали.

Бабаджа припала губами к ранкам, втянула кровь и яд. Но поздно. Из груди Айши послышались хрипы, она закрыла глаза и ушла в забытье.

– Айша, посмотри на меня! Говори со мной, – кричала Бабаджа.

В ответ услышала только шелест камышей и топот копыт. Но что уже Бабадже погоня, если её любимая воспитанница в смертельной опасности.

Приблизившись, один из всадников спрыгнул с коня и подбежал к ним. Верная няня подняла глаза полные слёз, и вздохнула с облегчением, перед ней стоял Карахан.

– Змея, гадюка! – только и смогла сказать Бабаджа хатун.

Карахан бережно поднял Айшу и понёс как надломленную веточку. На секунду она открыла глаза и прошептала:

– О, Карахан, душа моя!

– Айша, Айша биби, я с тобой. Ты только живи! Я отвезу тебя к лекарю, ты поправишься, мы будем вместе теперь навсегда.

Карахан безжалостно хлестал камчой бока коня на пути к Таразу. Конь хрипел, бешено поводил глазами, но летел впереди отряда, хоть и нёс на себе двоих.

Бабаджа хатун изо всех сил старалась не отставать.

Когда вдалеке показались стены Тараза, Айша, до того сохранявшая безмолвие, застонала: – Остановись, умоляю.

Тонкие кровавые ручейки потекли из ее носа и губ. Карахан спустил Айшу на землю, подстелил под голову свой пояс.

Айша открыла широко глаза, как будто захотела впустить в себя небо, вытянулась струной и замерла навечно.

– Айша, Айша, не уходи! – закричал Карахан.

Подоспевшая Бабаджа хатун взяла Айшу за руку. Почувствовала смертельную холодность её кожи и запричитала: О, небо, почему ты не забрало меня?

– Умерла, умерла, – зашептали всадники отряда, – ослушалась отца, так нельзя.

Карахан слышал, но едва ли понимал, что они говорят. Горечь разрывала его сердце, терзала разум. За что небо карает его? На двадцать восьмой весне он встретил свою любовь и, не успев вкусить, потерял. Чем он провинился? Он взвыл раненым волком, закусил камчу и с рыданиями повалился на землю. Всадники спешились, но остались стоять возле коней, опустив головы.

Карахан обезумел от горя. После того, как тело Айши предали земле, он закрылся на несколько дней, ни с кем не разговаривал, не ел и не пил. А когда пришёл в себя, поставил юрту рядом с могилой и созвал искуснейших мастеров. Он продал почти все свои стада, чтобы у Айши была лучшая усыпальница.

Кирпичи для неё готовили по секретному рецепту, добавляя в глину сплав меди, животного жира и золота. Кирпичи звенели при ударе, а когда мавзолей сложили, то оказалось, что в нём можно разговаривать только шёпотом. Если даже вполголоса, то эхо разносило слова на всю округу, и любой мог услышать, кто нарушил покой Айша биби.

В ветреную погоду мавзолей звучал как орган.

Несколько мастеров сидели три года над облицовочными плитками, вырезая узоры. Карахан каждую плитку принимал сам, держал в руках, как будто хотел передать тепло своей любимой.

На четыре колонны мавзолея поставили высокий купол, напоминающий саукеле.

Бабаджа хатун стала хранительницей мавзолея, а когда пришёл её черед отправиться в мир иной, Карахан и Бабадже хатун воздвиг мазар в двадцати шагах от Айши.

Карахан и себя повелел похоронить так, чтобы от места его вечного пристанища был виден мавзолей Айша биби. Все три мавзолея сохранились до наших дней.

Экскурсовод замолчала. Сидящие на первых рядах слушали её рассказ молча, а в хвосте автобуса с криками и смехом играли в сифу. Чья-то панамка летала по салону. Экскурсовод обвела детей рассеянным взглядом и села. Отпила воды, достала зеркальце, пудру и помаду. Прошлась бархоткой по щекам и носу, подкрасила губы, вытянув их уточкой. Ирина наблюдала за ней, не моргая. Эта женщина как будто никогда не слышала правил, которым учили Ирину мама и бабушка.