– Т-тебя п-по запаху, – степено расцепил тот руки друга, – у т-тя ведь н-носки с мясом срослись.
– И тебя есть по чему, тараторочка ты моя рыжманная… – Больше взывая к вниманию класса, попросил ласково. – Иттенька, покажь бутылочку со святой водичкой, ну покажь, будь ласка, не жмись…
Витя осуждающе покачал на друга головой, испытующе глянул на военрука, соседей, на конопатое лицо набежала тень сомнения.
– Та нэ трухай, – наседал Смычок. Не дождавшись, пока Витя стронет объяснение, пояснил сам. – Шукав Иття кругом снадобье от заикания, чуть за границу не уехал, в Мордовию, а вонэ пид боком, в Ольховатке, бабуська одна производит в виде святой воды, цистернами люди увозят. Могутнейшее средство, три глоточка в день и через неделю…
– М-ммесяц.
– Во, и через какой-то месячишко все как рукой снимает.
Уступив настоятельным теперь уже коллективным просьбам, Иття продемонстрировал окружающим чекушок с кристально чистой водой. Пашка сделал вид, что крупно глотнул и заговорил восторженно.
– Ой, п-пправда! Б-ббесп-пподобно!..
– И сколько ты заплатил за это? – поинтересовался Истомин.
– Т-та п-пустяки, сальца там шм-маточек, яичек д-десяток.
– И помогает?
– П-пока незаметно, рано, п-позавчера ведь взял т-только.
– Не переборщи тильки, коханэнький, не пей помногу, а то затараторишь чаще автомата Калашникова…
– Ну, что, бойцы, пора шагать на эшафот… то бишь, салон красоты, наводить марафет в ваших зарослях. Только потихоньку, на цыпочках.
– Винтовочки ба взять, а, Виктор Васильевич, их ведь там полчища, неужели толкаете на рукопашную?
– Ну, хватит, потише-потише! Таранов, отвечаешь за дисциплину среди оставшихся.
– А сами-то не подстрижетесь, на халявку-то? – поинтересовался Вадька, скептически оглядывая несколько подзапущенные волосы военрука.
– Одним из первых, – заверил Виктор. – Ты не болен, случаем, Мерзликин? Лицо-то как полыхает.
– Да нет, здоров, – Вадька потер глаза и замаскировал ладошкой широкий неудержимый зевок, отогрелся и напала сильнейшая сонливость.
Простыни в пылу работы даже не встряхивались, инструмент не менялся и не протирался, и Виктор почувствовал, как к горлу катнул ком брезгливой тошноты, но на попятную идти было поздно. Зато личный пример благотворно повлиял на общее настроение группы, почти не тратилось время на уговоры и препирательства. После стрижки он вышел в коридор, отвлечься, да и тошнотный ком так и не уходил.
– На днях читал в газете, – позевнул Вадька, – расписали, как директора одной школы киданули за такую вот мероприятию…
Лепетова насторожилась и шагнула поближе, чтобы услышать получше слова, адресованные якобы только одному Пашке.
– Напоролись на грамотного родителя, настучал куда следует, – Вадька подмигнул другу. – Зря пацаны в областную собираются слать, лучше в центральную или «Крокодил»…
– Чего, чего это там посылать? – стала с выщелкиванием выкручивать пальцы Лепетова. – Куда, зачем?
– Ой! – испуганно оглянулся на нее Вадька, пришлепывая губы ладонью. – Вы, Анна Михаловна?! Да ничего-никуда, никто-никому, откуда вы взяли?
– У-уу, баба базарная! – замахнулся Пашка, свирепо вытаращиваясь. – Он пошутил, Анна Михаловна,
– И все-таки, если начистоту, по-комсомольски?
– Ей-бо, никуда-никто! – клятвенно уложил руки на груди Вадька.
– Кто ж на людях даст показания, за которые перо в ребра полагается, – сурово поддакнул Смычок.
– А т-труп расчленят и с-сожгут…
