В коридоре, не тая раздражения, директор сказал:
– И когда уж вы, Анна Михаловна, научитесь решать такие пустяковые вопросы самостоятельно. Прибежали, переполошили, от дела оторвали, а все попусту. Так и ходи рядом директор, делай за всех работу, ладно еще технички пока не просят подсказки.
– Так, Никодим Петрович…
– Не надо! Повторяю, побольше самостоятельности, я не буду по вашей прихоти разрываться на части. Все, работайте! – растопыря полы пиджака засунутыми в карманы руками, он неторопливо с достоинством отправился по коридору. Он нравился самому себе директор в такие минуты, в минуты общения с подчиненной Лепетовой, трепет у нее был всамделишным, искренним, близким к суеверному. Не то что у большинства остальных сотрудников, какие запросто могут позевнуть в разгаре иного разноса, когда наказуемым лишними истрепанными нервами оказывался он сам.
Опять перестаралась, растерянно и часто заморгала вслед директору Лепетова, губы ее беззвучно шевелились в попытке стронуть так и неначатое оправдание.
Выйдя напиться у коллективного фонтанчика, Виктор услышал в вестибюле невнятное, но судя по интонациям, раздраженное бубнение голосов. Стукнула парадная дверь, и голоса стихли.
– Никак директора немного погоняла, а, Игнатовна? – поинтересовался он.
– Погоня-аала… – Клуша поднесла к глазам спицы и стала нанизывать сбежавшие петли, нет, не получалось – подводили приплясывающие пальцы.
– Ведь все вы грамотные люди! такую надсмешку чинить над ребятишками… И высказала, и выскажу, в глаза, кому только такое в башку пришло, ведь не стадо баранов, люди ведь! ии-ээх! – махнула рукой и отложила шаль. – И все помалкивают, довольные, лишь бы их самоих не трогали.
– Я вот тоже на дармовщинку обкорнался, – пригладил волосы Виктор и снова ощутил тошнотный ком в горле.
– И радый? – Клуша снисходительно улыбнулась.
– Да не совсем, если честно, за малым не сблевнул.
– Так и они, детвора наша, тесто ведь тоже самое… Витенька, будь добрый, перелови мне петли, упустила старая, эвон руки-то как расходились с ругачки.
– Оно и директора поймешь, тюкают со всех сторон сердешного, а с наскоку-то, второпях, так оно все и делается – задом-наперед… У него силешек-правов небогато, так одна мнительность. Нет ничего тяжельше, чем исполнять стороннюю глупость, да еще на стольких глазах, как тут не переживать, не психовать, – она глянула сочувственно в окно на шагающего к магазину Лыкова.
– Наберет сейчас сердяга курева полные руки и ну засмаливать для успокойства. Ну разве не износится человек до сроку с такой работой. Вахтерша, нуль без палочки, и та норовит указать, а то он без меня не осознает… как тут не сноситься человеку… – Клуша продолжила ворчливое бормотание, становящееся все тише и невнятнее по мере погружения в работу.
Только на перемене, после стрижки друзья сумели более обстоятельно обсудить утреннюю слежку за инспектором. Пашка восторженно потирал ладони.
– Ничего-ничего, все отлично, зачин есть, теперь он от нас не уйдет. Мы теперь тебя, Мерзляка, оденем так, что пар будет валить, матрас постелим, в валенки-тулуп обмундируешься рукавицы меховые…
– Грелку можно заделать, – сказал Антон, – большая бутылка с водой и пузырек с кислотой, подпускаешь помалу, и бутылка весь день горячая.
– Термосок с чаем горячим! Да курорт организуем, Вадюха.
– Кинокамеру бы где организовать, тогда вообще для Полукара завал, вычленил потом нужный кадр и в печать, фотиком поймать нужный миг не так-то просто. Но ладно, пока обойдемся и «Зенитиком», уловим что нужно, раз нужно.
