Крематорий твоих фантазий
…Гори, но не сжигай,
Иначе скучно жить.
Гори, но не сжигай,
Гори, чтобы светить…
Lumen, «Гореть»
В строчках, написанных косым, как вчерашний дождь, почерком, прятался недобитый зверь. Стоило взять страницу в руки, надавить подушечкой пальца на кляксу – и бурая, пористая, точно имбирный кекс, бумага затрепетала пленённой бабочкой. Строки по центру изогнулись, освобождая место: на поверхность, блестя тошнотворной, тинисто-зелёной радужкой, полезло миндалевидное око. У нижнего угла листа выдвинулась цепкая, четырёхпалая лапка: её ногти – два свирепо-зазубренных, два вполне человеческих – задели мягкую ладонь, изготовились было корябнуть посильнее…
…Но Ангус, коротко шикнув:
– Не верю в тебя! – быстро свернул бумагу в аккуратный свиток. Внутри него что-то дёрнулось – и обречённо затихло.
– Итак, вы точно решились, мадам Ковальски?
Клиентка обдала кремата надменным взглядом. Надулась, выпучив глаза особого, только что виденного цвета («Плесень, жабы, гниющий мох», – содрогнулся Ангус).
– Разумеется, решилась! – взвизгнула мадам, и бюст, обтянутый шёлком цвета крем-брюле, возмущённо всколыхнулся. – Тварь эта не принесёт мне и пенни! Вы что, думаете, такое ждёт коммерческий успех?!
– Этого я не знаю, – скромно потупился Ангус. – Но не раз видел, как люди возвращались… И забирали своих обратно.
Мадам грубо хохотнула.
– Ну уж нет! Я-то не передумаю! От этой чёртовой Фантазии никакого толку. Ни туда ни сюда, понимаешь? – Ковальски вдруг подалась ближе, бесцеремонно потрепала Ангуса по впалой щеке. Во рту её метнулся влажный слизняк языка, украшенного колечком, и дама доверительно зашептала: – Я застряла, не могу продвинуться дальше. Да и зачем? Не могу я, и не хочу. Кому в Паноптикуме нужен недоделанный монстр? Да и доделанный – тоже? В моде няшки, пусечки, обаяшки…
Мадам запустила наманикюренные пальцы в сумочку. Что-то пискнуло – и на стойке задрожала шиншилла: абсолютно лысая, розовая, как ветчина, с тупенькой мордашкой и сахарно-белыми крылышками херувима. Живая Фантазия почесала коготками за ухом, чихнула – и в Крематории запахло розами.
– Вот, – с любовью проворковала дама, – вот моя гордость. А это… – миндалины глаз презрительно уставились на свиток в руке кремата, – …всего-навсего ошибка, результат бессонной ночи и просроченного бренди. Я хочу избавиться от этой Фантазии раз и навсегда. Очистить мозг! Так что никаких сомнений, парень. Жги!
Лысый грызун исчез, оставив на пластике кучку бликующего золота. «Гадит монетками? Или всего лишь ловкость рук?» Впрочем, задумываться об этом было уже некогда. Ангус вздохнул – и принялся за работу.
Чик – рычаг поднят вверх.
Чмок – дверца с окошечком открыта.
Хруст – свиток шоколадной бумаги летит в жадно раскрытый зев. Мелькают пальцы: два когтя, два ногтя. С аккуратным, цвета вялой фуксии, маникюром.
Щёлк.
Ладони кремата плотно притиснуты к стеклу.
«Я не верю в тебя».
Теперь слова наполнены большей силой. Ангус прикрывает веки, чтобы не видеть, как свиток, предчувствуя конец, жалкой пташкой трепыхается внутри.
Раз. Два…
Радужное пламя.
– Ах, до чего славно! – экстатический вскрик мадам Ковальски привёл в чувство. Сгорбленный кремат выпрямился, повернулся. Изобразил улыбку.
– Знаю, только что избавилась от несносной Фантазии. Но не помню из неё ничего. Ничего! Ха-ха!
Сотрясаясь от смеха, переваливаясь, словно раздутая медуза на волнах, клиентка, не прощаясь, пошла прочь. Вскоре она скрылась в дверях Крематория. И с ней ускользнули последние воспоминания о глубоких, как болота, глазах, зазубренных, будто нос рыбы-пилы, когтях…
