Нет больше недоделанного монстра. Нет больше Фантазии, зеркала души её творца.
Ангус оглянулся на окошечко. Радуга потухла, огонь перестал танцевать.
Крематорий работал как часы. Инкубатор же…
Ангус встряхнулся. Не сейчас.
По коридору к нему развязной походочкой шёл напарник.
***
– Что, спровадил Ковальски? – ухмыляясь от уха до уха, осведомился Пабло. Глаза цвета холодного оникса проказливо сверкнули.
Ангус неопределённо буркнул. Понятно, к чему ведёт.
Кремат-напарник оскалился ещё плотоядней.
– Старая стерва. Зато с нехилой творческой жилкой: видал, что её подопечные в Паноптикуме творят? Народ пищит, ликует. А уж сиськи…
Пабло вытянул руки в пространство, сжал в горстях воображаемую плоть и начал ожесточённо тискать.
– Кстати, там последняя пришла, – небрежно, походя заметил он. – Блёклая такая. Ну прям линялая тряпка. И фигуры – кот наплакал. Спичка!
Ангус моргнул. Вытянул шею. Застыл. Внезапно обдало печным жаром, в глазах волчком крутанулась радуга.
«Спичка?..»
– Целый чемодан тащит. А ведь сейчас моя очередь. Долго же придётся возиться…
– Не придётся.
– А?
Пабло опустил руки, повернулся к напарнику. На смазливом, цвета жжёного сахара, лице отразилось неприкрытое удивление.
– Ты-ы? А силёнок-то хватит?
Ангус против воли усмехнулся. Показал напарнику жилистый кулак. Раз – и по костяшкам пронеслось охристо-красное пламя, два – рыжий, словно молодая лисица, огонь…
– Понял? Ты иди, раз устал.
– Ну если так… – опять начиная улыбаться, протянул Пабло.
Кажется, он говорил что-то ещё, но Ангус уже не слушал.
Ступая серыми, точно пепел, туфлями, из-за угла тихо вывернула она.
***
…Народ ёрзает, хихикает, бормочет – Паноптикум набит до отказа. На полу, будто змеиные шкурки, скользят фантики от конфет. Вдрызг разносятся белёсые комочки попкорна, раздавленные беспощадными каблуками… Пахнет горячим потом. Солью и карамелью. Ожиданием.
У краешка сцены возникает смутный силуэт. И пальцы – тонкие, как весенние сосульки, прозрачные, будто озёрный лёд, – разворачивают мятый, телячьей кожи, свиток…
Вспышка!
Стремительный, точно стриж, по залу проносится вихрь света. Нечто, словно сотканное из лучей июльского солнца, тёплое и золотистое, как только что собранный, пахнущий разнотравьем, мёд.
Секунда – и Фантазия на сцене. Она живая, она дышит, раскидывает серповидные крылья во всю бесконечную ширь и…
Свист.
– Ску-у-у-учно! – гнусаво орёт кто-то из дальнего ряда.
Фарфоровые пальцы вздрагивают. Но мгновением позже берут белоснежный листок.
Фантазия исчезает золотым смерчем, и дощатая сцена прогибается: воин, одетый в аквамариновый доспех, воздевает к потолку меч, на котором пляшет тёмное, цвета индиго, пламя. Миг – и за ним оживают тени. Они скалят зубы, готовят заточенные клинки. А там, в далёкой, бурлящей черноте, мечется пленённая фигурка с медными волосами…
И грянул бой!
Меч отрубает извилистые, как подтёки чернил, руки. Сносит головы, что летят вниз пушечными ядрами. Красавица всё ближе, но…
…Но где кровь? Где смех?! Где страсть?!!
– Пусть вдарит ему кулаком! Чтоб ошмётки полетели!
– А того клоуна – пинком под зад! Веселей! Надо сражаться со смаком!
– И кишки! Кишки давай!
Силуэт у края сцены заметно дрожит. Но тут Рыцарь Аквамарин добивает последнего, и враг исчезает завитком дыма. Медноволосая дева шагает навстречу, воин преклоняет колено, прижимает к губам узкую, словно ивовый лист, ладонь…
