Знать бы…
Беспорядки множатся в пантеонах, новых и старых. Хаос, вонь насилия. Да, тут вмешивается бог. Возможно, винить надо самого Маэля… Нет, не годится. Скорее всего он ничего не знает, оставаясь в блаженном неведении. Открыть ему глаза, что происходит какая-то пакость?
Империя возродилась. Да, у тисте эдур есть свои тайны, или, по крайней мере, они считают, что эти истины хорошо укрыты. А вот и нет. Чужой бог захватил их и превратил юного воина эдур в свое воплощение, в поборника, очень кстати охваченного суеверным почтением к печальной немощи самого бога. Власть из боли, слава из деградации, странная близость – возрожденная империя давала обещания силы, роста и долговечности, и все это, надо признать, не вызывало доверия. Как и любые обещания.
Бог неожиданно задрожал в холодном воздухе подземной палаты.
Узор обретает форму. И когда обретет, будет слишком поздно.
– Слишком поздно.
– Все же что-то еще можно сделать.
– Увы. Она умирает, хозяин, и если мы не воспользуемся ее кончиной, воспользуется кто-то другой.
Рыба капабара с помощью щупалец выбралась на берег канала и распласталась на дорожке, разевая рот и шевеля жабрами, глядя на свое последнее мутное утро. Зверюга была длиной с человека, толстой, как торговец бараниной с Внутренних островов, и, к удивлению Тегола, еще уродливей.
– Тем не менее у меня разрывается сердце.
Бугг почесал почти безволосую макушку и вздохнул.
– Вода непривычно холодная, – пояснил он. – Капабары любят теплый ил.
– Вода холодная? И ничего нельзя сделать?
– «Гидрогаторы Бугга».
– Открываешь филиалы?
– Нет, просто попробовал, как звучит.
– И как нужно проводить эту самую гидрогацию?
– Понятия не имею. Ну, в общем-то, имею, но это ремесло не совсем законно.
– То есть принадлежит царству богов.
– В основном. Хотя… – Бугг просветлел. – После недавнего наводнения и с учетом моего опыта обустройства сухих фундаментов, кажется, я вижу некоторые возможности.
– Сможешь подоить инвесторов?
Бугг состроил гримасу:
– Всегда найдете темную сторону, да, хозяин?
– Такова моя беспринципность. Впрочем, большинство людей сочли бы ее достоинством. Теперь скажи, ты в самом деле не можешь спасти несчастную рыбу?
– Хозяин, она уже мертва.
– Неужели? А… Видимо, теперь у нас есть ужин.
– Пожалуй, даже пятнадцать ужинов.
– Так или иначе у меня назначена встреча, так что увидимся с тобой и рыбой дома.
– Спасибо, хозяин.
– Разве я не говорил, что утренняя прогулка может оказаться полезной?
– Только, увы, не для капабары.
– Не поспоришь. Кстати, я хочу, чтобы ты составил для меня список.
– Какой?
– Скажу позже. Я же говорил, что опаздываю на встречу. Вот что я вдруг подумал: такую здоровенную рыбу тебе не тяжеловато тащить в одиночку?
– Ну, – ответил Бугг, оценивающим взглядом окинув труп, – для капабары она маленькая. Помните ту, которая пыталась затеять любовь с галерой?
– Ставки на нее были на Утопалках ошеломительные. В тот день я потерял все.
– Все?
– Да – три медных докса.
– И какого результата ожидали?
– Если честно… что родятся такие маленькие лодочки, которые смогут сами грести большими плавниками-веслами.
– Опаздываете на встречу, хозяин.
– Погоди! Отвернись! Мне срочно нужно сделать кое-что неприличное.
– Ну, хозяин…
Шпионы торчали на каждом углу. Патриотисты в серых дождевиках маленькими группками важно вышагивали через толпу, широко расступавшуюся в стороны; руки в перчатках – на рукоятках дубинок, на лицах – тупое самодовольство головорезов. Тегол Беддикт, завернувшись в одеяло, как в саронг, шел с мягкой грацией отшельника – приверженца какого-то тайного, но безобидного культа. По крайней мере, Тегол надеялся, что производит такое впечатление. Выходить в эти дни на улицы Летераса значило подвергаться немалому риску – такого не было при короле Эзгаре Дисканаре, в дни блаженного наплевательства. Хотя появлялся привкус интриги и опасности в каждом путешествии – пусть даже до овощной лавки за переспелыми корнеплодами, – от нервного напряжения трудно было избавиться, и неважно, сколько у тебя заплесневелой репы.
