Я затягиваюсь сигаретой – ну, получается, наврал, что не буду. Но ты ж все равно не видишь. А когда придешь – скажу, и ты простишь. Не бывает, на самом деле, другое.
Они построили стену. Дом разделили пополам и стали жить, каждый в своей половине. Дочь уже выросла и ушла к своему мужу; так они и стали жить – статный, поседевший уже красавец в своей половинке, а она, превратившаяся в самую обычную среднерусскую тетку с грубыми, лишь по молодости казавшимися милыми чертами лица, с младшим сыном – в своей. Ходили в дом, каждый в свою часть, через разные входы, даже калитку в заборе он сделал свою. Наверное, чтобы не встречаться лишний раз. Сад только не стали делить.
« – Пока жива, с тобой я буду —
Душа и кровь нераздвоимы, —
Пока жива, с тобой я буду —
Любовь и смерть всегда вдвоем.
Ты понесешь с собой повсюду —
Ты понесешь с собой, любимый, —
Ты понесешь с собой повсюду
Родную землю, милый дом».
А когда младший сын подрос и захотел привести в дом невесту, он подарил ему свою половину и куда-то уехал. А сын ее зачем-то продал. И в милом доме, в его половине, поселились посторонние, случайные люди, а сын стал строить пристройку к оставшейся половинке уже перепиленного… нет, «раздвоенного под пилой», дома.
Вот этого я и не могу никак понять. Что, что за причина должна позволить сломаться стволу – вдоль – после всех тех бурь и ураганов, после всего того, что всё дерево, целиком, пережило? С подводами и бомбежками, с погребами и оккупацией, с четыреждыбесконечным счастьем?
– Ты что, серьезно, считаешь, что бывает всё?
– Да.
– Я тебе не верю.
– Тогда зачем ты всё это пишешь? – резко говоришь ты, а я молчу и снова затягиваюсь сигаретой. Но ты немного смягчаешь тон, – Ты же помнишь, какая у меня профессия? Сколько судеб за это время прошло… Бывает всё, поверь. И у каждого оно своё, это «бывает»…
Я снова перевожу взгляд с пустого кресла на золото Кадашей. Зачем пишу? Мне кажется, что и тут, в мире людей, действуют те же законы, что и, например, в физике. Те же пресловутые законы сохранения. Если куда-то что-то прибыло, то, значит, и убыть должно. Это я про «запас прочности» и «ахиллесову пяту» одновременно. Когда человек один, он способен на многое. Он сам не представляет, на что он способен. Но когда его ждут, когда где-то, пусть не рядом, но есть его «ответная часть», «элемент пазла», душа, способная соединиться с его душой в минуту высшего блаженства, тогда его способности к выживанию, к преодолению всего, в том числе и непреодолимого, увеличиваются многократно. Как у Симонова: «Как я выжил, будем знать только мы с тобой?» А вот платой за это становится уязвимость. Страх лишения «ответной части», страх за нее – парализующая волю, разрушающая психику иррациональная субстанция… ну что тебе, «мамашкин муж», стоило собрать волю в кулак, спуститься в этот чёртов погреб, да посмотреть на то, что ты, пережив весь ужас боевых действий бегущей армии, тяжелое ранение и госпиталь, в котором не лечат, что ты не смог пережить только в своем воображении? Но что-то мне подсказывает, что чем больше «запас прочности» в обычной, «рациональной» части жизни, тем глупее, мелочнее и обиднее то, что может разрушить всё это в части иррациональной, «ахиллесовой». Достаточно лишь случиться тому, чего ты в жизни просто не можешь себе представить. Да что там случиться? Дорисовать. Принять запах, взгляд или слово за нечто случившееся, – и тогда вся крепость, строившаяся десятилетиями, перенесшая бомбёжки и танки, бегство и погреба, болезни и ранения – всё это становится карточным домиком и рушится в один миг.
