Были и небылицы. Мои кольца. Мозаики - страница 9
– Дак, ты мне с чертежами колокольни-то поможешь, а?
7. ВСЕ ОСТАЛЬНОЕ
Да, я о Лявле и Чухчерьме обещел рассказать… В 10—12 километрах от Малых Корел дальше, от Архангельска, есть Лявля. Никольская церковь, 1589 год. Ей повезло – рядом Малые Корелы. Ее взяли в музей, но оставили на своем месте. И толпы туристов в 10 километрах отсюда. Перед ней действующая каменная Успенская, 1804 год, на средства Андрея Харитонова, купца и судостроителя.
Если с трассы Архангельск – Пинега повернуть в Луковецкий и проехать его насквозь, то попадете к храму Василия Блаженного.
Не храму, конечно. Церкви. 1824 год. Колокольня 1783. А между ними стоял десятиглавый Ильинский храм 1657. Он сгорел в 30-х. Это и есть Чухчерьма. Это на Северной Двине.
Золотая осень на Севере – и вправду моя любимая пора. Времена года – это как любовь. Когда она взаимная – она как весна, она веселая, радостная и беззаботная, она в предвкушении бесконечного счастья, которое впереди. Как лето. А вот осень – это как любовь безответная, оттого грустная и более острая, потому что не бывает у нее счастливого конца. За золотым и багровым буйством неминуемо наступит слякоть, унылость и беспросветность осени предзимней, серой и голой. В безответной любви, правда, бывают исключения, а вот у осени – нет. Поэтому когда наступает бабье лето, радость от его прихода всегда соседствует с подступающей хандрой, – сейчас всё облетит, и нате вам. Как воскресенье в обед – еще и выходные вроде, а мысли уже в буднях. Возможно, поэтому я и придумал себе, что в эти дни надо быть на Пинеге. Там-то подступающая сквозь осенние краски хандра утонет в грустной красоте. Грустной от этой горящей золотыми окнами бабьей осени Русского Севера.
сентябрь 2011
Небылицы о Любви
ХВОСТИКОМ МАХНУЛА
грустная рождественская сказка
«Быть может, Бог сотворил пустыню для того, чтобы человек улыбался деревьям».
Паоло Коэльо, «Алхимик».
Лёлька,10 зацепив за торчащую лыжу очаровательного толстого рождественского бюргера, сидевшего в мохнатой шапке на краю полки и докуривавшего уже свой уголек благовоний, конечно же, здорово расстроилась. Игрушка смачно шмякнулась на кафельный пол, разлетелась по всей кухне – руки-лыжи-ноги – и исчезла по частям под стульями и шкафами. Казалось бы, она не должна расстраиваться – она принадлежит уже ко второму в семье поколению людей, которых в принципе не ругают за разбитые вещи. Да и не виновата она вовсе, – это я так посадил бюргера-курильщика, что за торчащие лыжи невозможно было не задеть. Впрочем, я – как раз первое поколение, которое никогда не ругали за разбитые вещи, поэтому угрызений совести я не почувствовал. «Собери и положи ко мне на стол, я склею», – только и сказал я, но все же отметил, что Лёлька все равно сильно расстроена. Понравился, видать, ей незамысловатый рождественский бюргер-курильщик…
***
Я допивал еще свой кофе в берлинском Тегеле, куда приехал сильно заранее своего рейса, чтобы встретиться со старинным приятелем, когда раздался звонок.
– Ты где? – услышал я недоуменный, но совершенно узнаваемый по только ей присущему акценту, голос в трубке, – Я тут смотрела на табло. Ты же из Кёльна? Самолет уже час, как сел, я тебе звоню, а ты трубку не берешь… Я посмотрел на экран телефона. В самом деле, пара пропущенных. Эх, Густи…
Эта женщина всегда выделялась среди всех. Среди говорящих по-русски немцев – необыкновенно правильным и очень богатым русским языком, правильным по книжности составления длинных и оборотистых предложений, по огромному, большинству соотечественников неподвластному, запасу русских слов. Среди русских – по невероятному, неисправимому, несмотря на русское МГУ-шное искусствоведческое образование, русского мужа и троих детей, свободно и без акцента говорящих на обоих языках, акценту. Потому я и не спутал бы ее голос ни с чьим другим. Честно говоря, расставаясь с ней четыре дня назад, я не придал никакого значения ее фразе, что она непременно найдет способ передать мне рождественский подарок, хотя и встречались-то мы с ней эти четыре дня назад на бегу и то только потому лишь, что она не была уверена, сможет ли повстречаться со мной сегодня. «Так, безделушка, – сказала она тогда, – но тебе и детям понравится».