За время работы в пединституте я видел нескольких коллег, сделавших быструю карьеру из замдеканов. Так, В. П. Сомин стал даже ректором нашего института, теперь уже университета. Он тоже одно время поработал замдекана биологического факультета, а потом лихо шагнул в проректоры.
Не знаю, как он одолел без внутреннего сопротивления эту рутинную работу, я бы не смог ею заниматься. Например, мне пришлось определять средний уровень успеваемости. Этот показатель мне казался таким же нелепым, как средняя температура по больнице. А отчеты по средней успеваемости надо было подавать каждый семестр! Зачем? И кто читал эти отчеты? А какова реакция на случаи плохой успеваемости? Звонили из ректората и советовали повысить успеваемость? Никто и никогда никак не реагировал на наши отчеты. Были и другие показатели нашей работы, и все они представляли собой высший бюрократический пилотаж.
Я вспоминал времена, когда мы учились в Университете. Мы тоже получали двойки, но если ты не исправил их и в течение семестра, а их накопилось две-три, то говорили: забирай документы, и прости-прощай, Университет.
Выдержал я замдеканскую должность около полугода – чуть больше семестра. Сильно угнетало меня и обязательное присутствие на рабочем месте – в кабинете – в течение почти шести дней в неделю. И попросился я на волю, в пампасы. Как я радовался свободе, трудно передать. Простая доцентская нагрузка позволяла быть более-менее свободным два-три дня в неделю, а с малыми детьми это большое преимущество.
Почти по пословице – кто везет, на того и грузят – меня тут же вовлекли, можно сказать, залучили в партбюро. Выбрали секретарем по оргработе, то есть мне поручалось собирать партвзносы, писать протоколы и отчеты, что тоже не самый увлекательный процесс. Я тихонько отбрехивался от разных проверяющих и ждал приближения перевыборов.
Вскоре грянула перестройка, и началась такая круговерть, что все быстро поменялось. На одном из последних партийных собраний я проголосовал против предложенной формулировки какого-то безобидного положения. Я оказался один такой. Председатель огласил: «Столько-то голосов „За“, столько-то „Воздержались“, а один Свешников „Против“». Но были уже новые времена и новые правила.
Потом начались изменения во всей системе образования. Все желающие сделать карьеру делали ее на костях тех, кто не хотел терять прежние традиции и менять отношение к любимому делу. Карьера многих пошла в гору, а я и кое-кто из друзей и единомышленников боролись, как могли, с Болонской системой, с пресловутыми ЕГЭ и прочими скоропалительными новациями.
В борьбе с системой трудно сделать карьеру, но зато можно остаться честным человеком. А главное, создать себя вопреки нарастающей серости и интересно прожить ту часть жизни, которая тебе отведена.
Вот я и думаю, что эти достижения, пожалуй, будут поважнее многих других.
Этот случай с «растительными объектами» произошел в раннем детстве, а потому мало что осталось в памяти. Но довольно хорошо помню, как однажды я проснулся ночью и обнаружил у себя на груди отпечаток какого-то странного рисунка. Он походил на след, который возникает, если к коже надолго прижать ткань с вышивкой или какой-нибудь предмет.
Так, возможно, и у меня появился рисунок, напоминающий что-то вроде клетки из прутьев или проволоки, а в клетке находился цветок, похожий на ромашку. Верхушка цветка как бы протискивалась между прутьями клетки и немного возвышалась над ней.
