Когда машина затормозила, я расплатился, и мы поднялись к ней. Не успела дверь за спиной хлопнуть, как я снова поцеловал Вазочку: она не сопротивлялась. Скинув по пути обувь и куртки, мы просеменили в спальню и, не зажигая свет, повалились на кровать. Я начал стягивать с Вазочки футболку и прилипшие к ногам лосины. Она расстегивала мне джинсы и в то же время кусала за шею. Наконец я добрался до ее лифчика. Настал момент «Икс». Впервые в своей жизни я увижу девичью грудь! Настоящую, молодую, горячую от бурлящей в ней крови. Да, это особенный случай, надо обязательно его посмаковать.
Но я не стал заморачиваться. Быстренько скинул бретельки и расцепил застежки. Чашечки мигом свалились набок и утонули в волнах измятого одеяла. На меня глядели две бледные груди, без труда помещавшиеся в ладони. Я припал к ним, пытаясь понять, почему такая ерунда способна управлять миллионами мужчин, и понял. От одного прикосновения к их нежной, матовой коже во мне проснулось даже не возбуждение, а некая звериная похоть. Захотелось не просто взять Вазочку, но уже и никогда ее не отпускать. Прибить к себе гвоздями и заставить всю жизнь лежать здесь, полуголую, слабую и стонущую. Чтобы она была моей и со мной. Всегда.
Я опускался по ее животу, пока губами не коснулся трусиков. Мои руки, хоть и подрагивающие от нетерпения, аккуратно проехали по бедрам и стянули этот последний островок одежды. Теперь Вазочка лежала совсем голая. Я безо всяких церемоний сорвал с себя приспущенные джинсы и повалился сверху. Она притянула меня, и я почувствовал что-то горячее и склизкое в паху. Я вошел в нее. Сначала Вазочка помогала мне руками, но потом, когда мое тело приноровилось, я решил действовать сам. Постепенно медленный темп сменился более настойчивым. Мы уже не боялись разбудить соседей и кричали во всю глотку. Незачем думать о других, когда вот-вот окажешься в раю. Первое правило эгоизма, и, пожалуй, единственное.
Я двигался все быстрее и быстрее. На моей спине выступали и змейкой скатывались к ягодицам капельки пота. Вазочка кричала так, будто ее прошили раскаленной кочергой. Я наклонился к ней и поцеловал в приоткрытые губы. На кончике языка осталась соленая влага. Господи, как же мы вспотели! – подумал я, но тут же заметил, что глаза Вазочки почернели от расплывшейся туши. Что это? Неужели она заплакала?
– Что случилось? – шепнул я ей на ухо, замедлив темп. – Тебе больно?
– Нет… продолжай.
Я послушался. Мои бедра вновь втянулись в прежний ритм, но Вазочка уже не стонала как прежде: она всхлипывала. Ее щеки блестели, и я понял, что она действительно плачет. Я понял, что она не в силах больше терпеть эту пакость, но я не мог остановиться. Я продолжал трахать ее. Да, теперь наша «игра в любовь» называлась именно так. Мы трахались, а точнее, трахался я. Я трахался с девчонкой, которую знал от силы часа два и которая от мысли, что ею овладел незнакомый парень из клуба, начала реветь. Она вдруг осознала, – догадался я потом, – насколько жалки мы были в своей похоти, она увидела нас со стороны и поняла, что мы похожи скорее на животных, чем на людей, что наши чувства, те секундные чувства, возникшие в клубе, были лишь всплеском гормонов, а не любовью. Но в отличие от нее, тогда я этого не разглядел, вернее, не хотел разглядеть. Наоборот, ее слезы только подначивали меня. Давай, Альберт, давай! – кричал внутренний голос. – Трахай ее, Альберт! Давай! Трахай!
