Читать онлайн Алексей Вальчук - Было и не было

– Твою мать!

– Что, Крот?

– Сигарета выпала.

– Вот идиот…

Нас было четверо: я, Мика, Ил и Крот. Мы шагали по Невскому, каждый занятый своим. Ил глядел на занесенные сугробами витрины, Мика звенел карманной мелочью, Крот оплакивал сигарету, а я хотел спать. Настроение было хуже некуда. Из бара выгнали, на метро опоздали, алкоголь почти выветрился, а снег, паскуда, все падал и падал, как будто ему за это платили.

– Господи, Крот, – огрызнулся Мика, – неужели обязательно лезть за всякими дурами?

– Она была пьяная!

– И что? А ты будто трезвый, рыцарь круглого стола.

– Если бы я не вмешался, ее бы изнасиловали прямо у стойки.

– Если бы ты не вмешался, мы бы сейчас сидели прямо у стойки!

Мика вытащил красно-белую пачку «Мальборо» и с раздражением закурил. Как и всегда, был он в узеньких джинсах, пуховике а-ля человечек из шин и шапочке-торчком. На щеках густой пеной чернела щетина. Шутки «утром побрился, вечером брейся снова» сегодня уже не прокатывали.

– А ты что молчишь? – обратился ко мне Крот, все еще терзавшийся утратой. – Самый умный, а придумать ничего не можешь.

– Давайте на такси и по домам, – откликнулся я.

– Не-не-не, – заверещал Крот, – домой я не поеду.

– Тогда можешь остаться на улице и спасти еще одну шалаву, если так хочешь, – заметил Мика.

Крот насупился и сжал кулаки, но против метра восьмидесяти трех его сто семьдесят два казались мышкой у баобаба. К тому же и драться он особо не умел. Вот задираться – да, а как дело до драки, то сразу в кусты. Крот он и есть Крот, что с него взять.

– Не знаю, как вы, – протянул Ил, – а я собираюсь еще где-нибудь засесть.

– Любой каприз за ваши деньги, – усмехнулся Мика.

– Из нас четверых не я тут мажор.

– Из нас четверых не я тут самый щедрый, – парировал Мика.

Мы молча прошли еще метров сто, пока Крот снова не застонал:

– Парни, давайте реально в бар? Что мы делать-то будем? Домой неохота.

– Тебе напомнить или сам справишься? – спросил Мика.

– Да что вам там, медом, что ли, намазано?

– Это было наше логово, – с ностальгией проговорил Ил. Мика и я понимающе кивнули.

Вообще, Ил был таким поэтичным, таким не от мира сего. Гундосил по-особому, мыслишку подкидывал вовремя и делал все так нерасторопно, словно прогуливался на лодочке майским утром. Спокойно, расслабленно, весло сюда, весло туда… В отличие от нас, резких, Ил действительно умел насладиться секундной и растянуть ее, как жвачку. Поэтому мы и прозвали его так – Илом. Точнее, Крот прозвал. Ил – значит мутный. Для Крота любой такой «поэтичный», не от мира сего – всегда загадка. К тому же Ил совсем не был против. Кличка ему шла. Лаконичная, но и растянутая… И-и-и-и-л. Как и он сам. Худой, вытянутый, в пальтишке, в шарфике, выбрит, вычесан. Красивый. Но красивый не как Мика, не той мужественной красотой, что в щетине и бицепсах, а именно своей нерасторопностью. Поэтичный, говорю же.

– Вон, парни, бар какой-то, – показал Крот пухлой ручонкой. – Давайте туда завалимся.

– Впервые такой вижу, – засомневался Мика. – Сколько раз здесь был, а ни разу не натыкался.

– Да этих баров на Невском, как грязи. И не заметишь, что новый появился.

– «Четвертый Рим»… – прочитал Ил.

– Давайте зайдем, – согласился я. – Лучше, чем в снегу ковыряться.

– Вот это правильно, – обрадовался Крот, и мы зашли.

С первых же шагов по незнакомой питейной стало понятно, что попали мы в какое-то особое место. Во-первых, музыка не долбила по ушам, как в любой другой забегаловке, а нежно обволакивала их, поглаживала струйками джаза. Во-вторых, хохот напившихся мужиков не раздавался на всю округу, и стекла от гомона не трещали. Напротив, сидевшие за столиками казались людьми если не интеллигентными, то хотя бы воспитанными, к чему мы, ясное дело, не привыкли. Ну а в-третьих… А в-третьих, я даже и не знаю, как объяснить. Да, здесь не было постоянно орущей музыки, пьяниц и телевизоров, развешанных по стенам, но удивляло не это. Удивляло совсем другое – ощущение. Будто мы шагнули из нашего мира в мир параллельный. Нет, даже не так. Будто с промозглой улицы мы нырнули прямиком в океан, в подводный город, где и дышать нужно не носом, а некими потайными жабрами, и двигаться расчетливо, медленно, со смыслом.

И парни тоже это чувствовали. Они озирались, смотрели на потолок, стены, посетителей, открывали рты, как рыбы, пытались разглядеть в интимном полумраке бара приевшуюся пошлость, дерущихся пьяниц, заигрывающих проституток, но ничего не находили. Пошлости не было. Куда ни глянь, глаз не цеплялся за что-то конкретно непривычное. Обычные столики, обычное пиво в бокалах, обычные диванчики и самая обычная барная стойка. Но, ей-богу, мы словно в музей зашли. Такое умиротворение и покой…

Потоптавшись с минуту у входа, мы наконец освоились и присели в угол к панорамному оконцу. Милая официантка приняла у нас заказ – четыре двойных виски – и испарилась. Мы сидели молча – какие-то застыженные, задумчивые. Крот, насколько ему позволила фигура, вжался в диван, Ил смотрел в окно, уткнувшись в кулак, Мика глядел на сложенные у ремня руки, а я все удивлялся, почему мы такие разные, но при этом продолжаем дружить. Неужели из-за общих интересов? Хотя какие у нас общие интересы? Поболтаться по барам, опрокинуть стопку, другую? Или универ? На универ нам, в принципе, вообще наплевать. Ну, есть он и есть, что такого. Мы в него пошли-то только ради того, чтобы в армию не загреметь. Никаких научных подвигов совершать не собирались, никто из нас особо и не интересовался, чем там будем заниматься – так, всего лишь потусоваться, вздремнуть, посмеяться, поэтому универ тут явно никаким боком.

Тогда что? Что нас сближает?

Вот сидит, к примеру, Крот – пухленький, дерганый, всегда одет как-то по-свински: в замызганные брюки, куртку, свитер, – а мы все равно с ним общаемся. Почему? Не знаю. Или Ил. Ему ведь гораздо интереснее побыть одному, почитать, помечтать, но он все равно ошивается вместе с нами. А Мика? Что такой красавчик, как Мика, забыл в компании Крота, Ила и меня?

Я не понимаю, да и чувствую, что никогда не пойму. Может, не стоит тогда пытаться? Мол, зачем подлетать близко к солнцу, чтобы узнать, насколько оно горячее, если известно и так, что оно горячее? К чему лишний раз ломать голову над смыслом явлений, которые в принципе не имеют смысла? Пускай и наша дружба остается загадкой. Пускай она существует, пока способна существовать, а мы просто будем ею наслаждаться. Разве не в этом ее главная цель? Существовать, вопреки причинам и логике?

– Ребят, – нарушил молчание Мика. – А нафиг мы одетые-то сидим? Может, разденемся?

Кивнув, мы стянули шапки, засунули их в рукава и накинули куртки на вешалку. Никто из нас особо и не удивился, что все это время мы просидели одетые, как на вокзале. Непонятное ощущение до сих пор придавливало и сковывало. Словно нас замуровали в кандалы или в железные рубахи, и мы не могли свободно пошевелиться.

– Хрень какая-то… – пробормотал Крот. – Обычно в бар зайду и кайфую, а тут совсем не то…

– А мне наоборот хорошо, – отозвался Ил, снова уставившийся в окно. – Сижу, будто аквариумная рыбка, и делать ничего не хочу…

– И это мы еще не выпили, – добавил я.

– Н-да-а, – протянул каждый на своей волне.

Наконец нам принесли виски. Хороший, красивый, крепкий. Мика, как всегда, немного повозмущался, что пришлось ждать аж целые четыре минуты, но, выпив, остался доволен.

– Кстати, Крот, – заговорил он, откинувшись на спинку дивана, – помнишь, что ты пообещал мне еще в прошлом месяце?

– Мика, иди в задницу.

– Ну-ну-ну, за язык тебя никто не тянул.

– Заявления, данные по пьяни, достоверными не считаются, – продекламировал Крот.

– А как же слово настоящего мужчины?

– Вот у него и спроси.

– Ну, Крот, так дела не делаются. Раз пообещал, что пойдешь со мной в спортзал, то будь уж мил пойти.

– Мика, – вмешался Ил, – да отстань ты от него. Нашел кого за собой тащить. Не всем быть такими накаченными, как ты.

– Да я бы его вообще не трогал, если бы он сам не заикнулся.

– И к тому же, – продолжал Ил, слегка осмелевший от выпитого, – зачем вообще тратить время на всякие гантельные издевательства? В конце мы все равно будем выглядеть одинаково: отсыревшие кости или горстка пепла в урне. Кому как нравится.

– Понимаешь, – ответил Мика, тоже слегка осмелевший, хотя он всегда был таким, – в нашем мире все покупается и все продается, как бы это банально ни звучало. Люди в нем – тот же товар. Твои мозги, твое тело, твоя улыбка выложены на прилавок, как какой-нибудь йогурт, и все прохожие смотрят на них и оценивают. Хочешь ты того или нет, но чтобы жить достойно, чтобы не пресмыкаться ради копейки, ты должен соответствовать, быть лучше других, становиться самым красивым товаром на прилавке.

– А если я и вправду не хочу, чтобы меня продавали, как ты говоришь? Если я не хочу, чтобы на меня смотрели и оценивали? Разве кто-то может заставить меня встать в один ряд со всеми?

– А разве ты особенный? Разве ты тот, кто может запросто наплевать на общество и его запросы?

– Да. Как ты, как Крот, как и все мы. Какая разница, что думают о нас другие? Хочешь – отвернись от людей и делай то, что тебе нравится, и получай удовольствие. Не ради ли этого мы живем?

– Да, – согласился Мика, – ты можешь отвернуться ото всех и делать то, что тебе нравится. Пожалуйста. Но как при этом ты будешь жить, если никто не захочет платить? Ползать по лесу и собирать грибы-ягоды, пытаясь не сдохнуть от голода? Пойми, деньги решают очень многое, и ради них люди тоже идут на очень многое, потому что это и есть жизнь. К сожалению, мы живем не в книжке или фильме, где в любую секунду может появиться добрый волшебник и подарить тебе все блага для существования. – Мика остановился и глотнул виски. – Он не появится, пока ты не выставишь себя на продажу. А когда появится, то имя тому волшебнику – деньги. Вот и вся правда.

– Ладно, парни, – вступил я, чтобы, не дай бог, не начали спорить о политике, – вы нас тут всех в тоску вгоняете.

– Да-да! – поддержал Крот. – Давайте допьем и закажем еще по одной.

Мы опрокинули оставшийся виски и, как предложил Крот, заказали еще по одной. Чтобы уж совсем не пьянеть, попросили в добавок тарелочку с чипсами и сушеной рыбой.

Посетителей тем временем становилось все меньше и меньше. У барной стойки женщина лет сорока потягивала мартини, в нескольких столиках от нас компания мужчин глушила водку, а в дальнем углу пропойца-старик боролся с пуговицами на рубашке. В общем, остались лишь самые стойкие, что решили угрохать очередной пятничный вечер на выпивку и бессмысленную болтовню. В какой, кстати, раз, наверняка уже никто и не вспомнит. Хотя… сейчас спрошу.

– Слушайте, парни, а вы не помните, с каких пор мы начали вот так собираться и выпивать?

– Класса с десятого, – откликнулся Мика. – После моего дня рождения. Когда наклюкались и заблевали дачу с первого этажа по второй и даже мансарду. Тогда мы, вроде как, и втянулись, начали разгуливать по барам, понемногу накидывать…

Вот видите, уже четыре года. Четыре года подряд мы каждую неделю, а то и вечер, собираемся и идем в злачное местечко, где, по словам некоторых интеллектуалов, можно неплохо залить шары. Заманчиво, согласитесь? Я даже и не припомню, когда это двадцатилетние парни могли спокойно мотыляться по барам. То войны, то рабство, то вообще динозавры. Наше поколение, судя по всему, самое счастливое, раз дорвались до подобной жизни. Сами посудите. Мы, безработные, можем позволить себе спокойно учиться на денежки своих родителей и попивать виски, вообще ни о чем не парясь. Где такое видано? Узнай о нас Драйзеры или Диккенсы, они бы наверняка воскресли и удивились: «Что, блин, происходит в вашем обществе? Почему обычные парни, не дворяне и не Рокфеллеры, могут жить припеваючи и ничего, по сути, не делать?» А мы бы им ответили: «Да все нормально, мистеры, ну, или, там, сэры. Просто теперь все по-другому. Теперь необязательно обладать выдающимися талантами, чтобы нормально жить. Можно даже без слуха и голоса песенку записать и стать миллионером. Главное, чтобы люди тратили на нее свои денежки, понимаете? Реклама, там, еще разная, заработки в интернете – в общем, возможностей куча». Тогда бы они поглядели на нас, как на идиотов, плюнули бы себе под ноги и решили: «Ну, вас, господа, на хрен. Пойдем-ка мы обратно». И все, ушли. А мы бы остались в баре, заказали еще по стаканчику и посматривали бы в окошко да друг на друга, пьяненьких…