Было и не было - страница 23

(Тут чья-то рука неуверенно тянется в воздух.)

Я вижу вас, ваш ответ?

– С отцом, – бормочет голос.

Что? Повторите, пожалуйста.

– Я говорю: с отцом.

И это правильный ответ!

Да, Мика не улыбался на одной-единственной фотографии – со своим отцом. Оба они (Мика – по-детски, а отец – по-немецки) были пузатенькие и позировали напротив древней церквушки. День, судя по их покрасневшим лицам, выдался насыщенным всякого рода экскурсиями. Съездить туда, забраться сюда, сфотографироваться здесь и умереть вот под этим замечательным историческим камнем. Наверняка за кадром мельтешила еще и мама, подгоняя «мальчиков» быть повеселее. Поэтому так и вышло, что отец и сын стояли рядом, словно русский и немецкий солдат в Великую Отечественную, которых сфотографировали для некой фантастической газетенки. Чувствовалось, как один хочет убить другого. И это не потому, что у меня у самого отношения с отцом складывались всегда нескладно, а потому что я действительно ощущал их ненависть друг к другу. Мика ненавидел отца, а отец ненавидел Мику. По крайней мере, на этой фотографии. Не знаю, как там у них в жизни, любовь или вечная вражда, но я увидел лишь то, что увидел. Может, когда-нибудь и спрошу у Мики насчет его настоящих чувств, ну а пока есть проблемы и поважнее, тем более мы уже поднялись в мансарду. Настало время серьезно поговорить.

– Альберт, садись на стул. Я сейчас зашторю окна и тоже к тебе присяду.

– Зачем? Оставь так.

– Думаешь?

– Ну да. Чего в темноте-то хорониться?

– Ладно.

Мика отошел от двух широких окон, разделенных угловой перегородкой, как разделяются носом глаза у человека, и мы уселись на стулья перед круглым столиком. Мансарда, стоит отметить, полностью отличалась от гостиной первого этажа. Если гостиную проектировала шайка пьяных охотников-монархистов, то здесь явно поработала женская рука, причем очень чуткая и внимательная к мелочам. Было заметно, например, что окна специально расположили так, чтобы свет проникал сюда почти круглосуточно (днем – солнечный, ночью – лунный), а диванчик из серой ткани приткнули именно к той стене, куда этот свет как раз-таки не дотягивался. Даже стулья, обычные шведские стулья из светлого пластика, на которых мы только что устроились, излучали едва уловимое тепло – тепло вещей, обретших свое единственно правильное место в нашем мире. Я уже и не говорю о всяких милых, тихонько тикающих часиках, книжных полках с яркими корешками и бамбуковых салфетках на столе. О них нужно писать отдельный том.

– Ладно, – вздохнул Мика и открыл себе и мне по бутылочке пива. – Так можно вечность тянуть, но убежать от разговора все равно не получится. Ты, наверное, уже догадываешься, что я позвал тебя поговорить о вчерашнем вечере и о Японце, но я не хочу особо распыляться и начну с самого главного: нам лучше на какое-то время уехать отсюда.

Уехать? – хотел было удивиться я, но в моей голове набух другой, еще более четкий вопрос.

Я спросил:

– Кто?

– В смысле: кто? – не понял Мика.

– Мика, давай не придуривайся. Я спрашиваю: кто придумал этот дурацкий розыгрыш? Кто подсыпал мне в коктейль или в виски наркотик, чтобы я словил галюны? Сначала сны, потом японское лицо и визитка. Кто это сделал и главное – зачем? Я не собираюсь ни на кого обижаться, – соврал я, – или кидаться с кулаками, просто хочу услышать имя.