Я снова притянул бутылку и снова сделал несколько неторопливых глотков.
– А что Ил и Крот? Ты их звал?
– Нет. Я с ними пока не разговаривал.
– А собираешься?
– Да.
– Но они не согласятся.
– С чего ты взял?
– С того, что Ил не захочет ничего менять в своей жизни, тем более уезжать куда-то и забивать на универ, о котором ему постоянно втирают родители, а Кроту лень лишний раз поднять задницу и что-нибудь сделать.
Мика улыбнулся и потер подбородок – ширк-ширк, – но его позабавила не логика моих доводов, а скорее их пессимистичность.
– Ил уже вторую месяц пытается стать писателем, – сказал он, продолжая теребить подбородок, – поэтому ты зря думаешь, что ему не захочется уехать туда, где его не будут постоянно доставать трезвоном о важности диплома. И универ он, кстати, ненавидит больше, чем современную литературу. А Крот не выдержит одиночества и первым же самолетом или поездом примчится к нам. Мне кажется, сложнее уломать тебя, чем их.
– Ил пишет книгу? – пропустив мимо ушей вторую часть фразы, удивился я и тут же вспомнил его «поэтичность», которую сам же и сочинил. – А почему он мне не сказал?
– Потому что ты его и не спрашивал.
– А о чем он пишет?
– Слушай, я так и не понял: то ли о жизни, то ли о какой-то фантастике, но что-то, судя по всему, очень сложное и запутанное.
– Как и сам Ил, – заметил я.
– Во-во.
Мы прикончили оставшееся пиво, и день начал плавно перетекать из «трезвого, тревожного утра» в «полупьяный полдень и веселый вечер». Когда солнце подползло к горизонту, мы снова перешли в гостиную, где для уюта морозных сумерек зажгли камин. К тому времени (прошло часов пять) в каждом из нас плавало по три литра пива. Захмелев, Мика все же решил поделиться со мной своими переживаниями. Оказывается, с отцом у него были проблемы. Не то чтобы он его ненавидел или не любил, просто не мог понять. Всю жизнь, говорил Мика, отец стремился к деньгам, работал, чтобы обеспечить семью, зарабатывал. Но когда наконец-таки обеспечил, останавливаться не стал. Наоборот, он продолжил работать, причем работать чуть ли не усерднее, чем раньше. Деньги стали для него не средством, а целью, смыслом. Копить ради накопления и зарабатывать ради заработка. Конечно, во время поездки в Сочи (единственная фотография без улыбки) я не мог ни о чем догадываться, но я чувствовал. Я чувствовал, что его будто бы нет с нами. Я чувствовал, как он блуждает в своих мыслях о золотоносных рудниках, которые еще предстоит открыть (работал, если что, рекламщиком, а не геологом). Я чувствовал, как он не замечает семью. Все это я чувствовал, глядя в пустые глаза и слушая не менее пустые разговоры. Бизнес, реклама, клиенты…
С самого детства меня насыщали мыслями о заработке. Насыщали и насыщали, насыщали и насыщали, пока в конечном итоге не перенасытили. А к чему обычно приводит перенасыщение? Правильно: к отвращению. Отвращение сменяется ненавистью, а ненависть – войной.
Моя война началась в семнадцать лет. Против денег я решил воспользоваться их же оружием – начать зарабатывать. Несколько месяцев я пытался устроиться на работу, обивал пороги всевозможных агентств, магазинов, салонов, банков, но везде получал отказ. Естественно, кому нужен не окончивший школу парнишка, который и навыков-то никаких не имеет? Я понял, что никому, поэтому быстро сменил тактику. Если не получается на улице, то нужно пробовать дома. На отложенные с праздников деньги я купил видеокамеру, штатив, специальную зеленую ширму (у нее есть название, но я постоянно забываю какое) и устроил в своей комнате студию. Началась эра Мики-блогера.
