Она хотела уйти, но Забелин снова перехватил её руку, не давая сделать и шага.
— Это ничего не значит, Вика, — он попытался прижать её к себе, но стала вырываться, словно обезумевшая. — Она ничего не значит! Я сам не понимаю, почему всё это сделал, даже не помню ничего. Я тебя люблю!
— Для тебя может ничего не значит, а для меня значит, — заорала она, пытаясь оттолкнуть его, но Саша был сильнее и игнорировал её попытки вырваться. — Пусти меня. Не смей меня касаться после любовницы! Мне противно. Убери от меня свои руки, черт тебя дери!
Истерика медленно набирала обороты, и Вика не могла её остановить. Она всегда гордилась своей способностью в любой ситуации сохранять спокойствие, но сегодня хваленый навык дал осечку. Родные объятия в один миг превратились чужими, а его прикосновения приносили почти физическую боль.
— Вика, мы справимся с этим, милая, — пытался до неё достучаться Александр, так и не отпустив, — только не отталкивай меня.
— Как ты мог поступить со мной так? — кричала она, уже не сдерживаясь. — Как? Чем я предательство твоё заслужила? Или может секса не хватало? Так я тебе никогда не отказывала! Или она умеет то, что я не умею? Что она смогла тебе дать, чего не смогла бы дать я? Что со мной не так?
Виктория снова ударила от бессилия и злости, что бурлили в ней ядовитой субстанцией. Реальность обжигала чувства, и боль от ожогов была настолько сильной, что внутри всё переворачивалось и деформировалось, становилось уродливым. Там, где раньше любовь к Александру грела и делала сильнее, теперь зарождалась отравляющая, душащая ненависть.
— Ты тут не причем, — Саша рукой зарылся в волосы и дернул, будто хотел вырвать их с корнем. — Я правда не знаю, почему так поступил. Я злой, как черт был. Напился в дупель, не соображал ничего. Бесился от того, что не могу изменить обстоятельства, чувствовал себя беспомощным. Идти к отцу на поклон, помощи его просить, для меня это как серпом по яйцам, хотя и понимаю необходимость. От того наверное и крышу сорвало. Планировал домой вернуться, и… . Мне она просто под руку попалась. Я честно не знаю, как это все произошло. Реально, словно переклинило. Я явно не в себе был. Не в тебе дело, малышка. Она с Фартовым была, крутилась рядом, а я совершенно себя не контролировал…
— Нет, хватит, — выдохнула она резко, останавливая его ранящие признания. Каждое его слово в мозгу словно каленным железом отпечатывалось и приносило адские муки. У Разумовской всегда было богатое воображение, и всё рассказанное она представляла словно на яву. Она отвернулась от него, глазами зацепившись за рисунок на обоях, ей необходимо было хоть на чем-то сконцентрироваться, чтобы позорно не расплакаться. Ей буквально трясло, колотило мелкой противной дрожью.
— Вика, — она почувствовала, как тяжелые руки легли ей на плечи, — она ничего для меня не значит. Весь этот дурацкий вечер был ошибкой. Я не должен был… Прости меня. Прости меня, Вика!
Забелин продолжал удерживать её, хотя она пыталась высвободиться.
— Разве твое «прости» может хоть что-то изменить? — устало спросила Виктория, пытаясь удержать холодный и отстраненный тон. Почему-то стало жизненно необходимым не допустить слез в его присутствии. Не доверяла она ему больше, а слабость можно демонстрировать только самым близким и родным, Саша после своего предательства перестал быть таким. — Как пустое слово может мне облегчить боль душевную? Ладно, допустим, я тебе сейчас скажу, что простила. Что дальше? Сделаем вид, что ничего не произошло? Ага, ровно до следующей ссоры и твоей очередной попытки забыться в объятиях другой. Ты не понимаешь, да? Ничего не восстановится, ничего не будет так, как прежде, что бы ты сейчас не говорил, как бы не каялся.
