Бывшие. Она мне (не) нужна - страница 5

– Язвой была, язвой и осталась, да? – внезапно я рассмеялся, рассматривая блондинку, которую помнил в боевом окрасе, скрытом под черным шлемом байка.

– Есть такое. Лихой надеялся, что на втором кесаревом вырежет это дерьмо из меня, но увы… – она кивнула и наполнила наши стопки. – Итак? Начнем собирать события тех дней сначала? Давайте я сразу скажу, что не уйду, пока вы не поговорите! Боже, как я вас ненавижу…

Внезапно Алиса зарыдала, пряча лицо в ладонях. Захлёбывалась, глотала воздух, растирая горло в попытке успокоиться.

– С детства ненавидела, потому что от вашей компашки вечно были проблемы. Слышишь шум – Вороной, Лихой и Витязь дерутся. Вся школа об этом знала. А когда выросли, бесили своей неразлучностью. Мы же даже на свидание с Пашкой ходили в вашем сопровождении! И через полчаса это уже было не свидание, а сходка в местном спорт-баре! – Лиса то ли рыдала, то ли смеялась взахлеб. Даже Пашка опешил от этой реакции, глаз не сводил с жены, давая возможность выговориться. – А сейчас ненавижу, потому что два взрослых мужика настолько упрямы и глупы, что позволили сраному Левину сломать свою дружбу. Вас девушки не разлучили, а Левину удалось…

Она говорила легко, вот только в словах её было столько убийственной правды, что горло сжималось в приступе удушья. И, кажется, я был не одинок. За столом повисло тяжелое молчание, нарушаемое лаем собак, приглушенной музыкой с набережной и жалобным криком ласточек.

– В тот день, когда тебя арестовали, мы хотели рассказать о беременности, Лиска была уже на четвертом месяце, – Пашка нарушил молчание первым. – А когда меня отпустили, из СИЗО я поехал прямиком в роддом. Тёмка родился недоношенным, слабым…. А я был в камере без связи с внешним миром. Лиса в реанимации, к пацану не пускают, я до утра стоял у серых стен роддома, вспоминая молитвы… Просил, лишь бы только они не оставили меня одного.

Лихой выпалил самое важное для него, самое болезненное, самое жуткое, что пришлось испытать. Смотрел в глаза, давая понять, что это только начало…

– Кто вёл твоё дело? – слова раздирали горло, но рвались наружу.

– Кушаков, сука…

– И моё тоже, – закрыл глаза, откинулся на спинку кресла, готовясь вернуться ровно на семь лет назад. – Меня арестовали у дома, доставили в участок, где уже давно ждали. Провели опознание, свидетели дружно указали в мою сторону, откатали пальчики и только после этого рассказали грустную сказку про то, как хулиган Вороной вскрыл дом главного прокурора и обнёс его на несколько миллионов. Никого не волновало, откуда у нашего прокурора-батюшки столько раритета, как и то, как я в одну каску вынес огромную икону, сумку с золотом и семейным столовым сервизом…

Лиса пересела к мужу. Приткнулась под бочок, сжала его руку и с облегчением выдохнула, пока тот курил, не сводя с меня взгляда.

– Два месяца меня крутили. Уговаривали написать явку с повинной, пришивали всё новые и новые висяки, отчего срок становился непомерным. Но всем срать на меня было! Кто я такой? Сын преподавателей? Все знали, что брать с меня нечего, потому и сваливали в папку с моим делом все, что тяготило их статистику. И к концу второго месяца моё дело тянуло лет на двадцать, не меньше. Проще было убить Левина, один раз испачкавшись в его крови, чем выносить вот это все… А потом такое затишье странное. Неделя тишины и спокойствия. Когда Кушаков вошел в камеру, думал, что меня уже в суд направляют, но все было куда хуже. Он громыхнул ключами, снял наручники и вывел из здания. Напоследок сунул мне в руки записку от… – вот тут я запнулся, не в силах произнести ЕЁ имя вслух.