Удивительно, что может сделать с человеком страх. И как он же обостряет все чувства, если ты в состоянии его контролировать.
— Хватит! — резким движением Олеся отталкивает мою руку. — Спасибо, правда, но мне достаточно.
— Мне тоже.
В ближайшие несколько минут ей ничего не угрожает, а, значит, у меня полно времени, чтобы урыть полудурка.
Самсонов, не дури.
Злость — ещё хуже, чем страх, особенно когда есть что терять. И я медленно разворачиваюсь, собираясь выкинуть отсюда идиота, и хорошо, если не через окно. Какой, кстати, тут у них этаж? Восьмой? Маловато, но хватит, чтобы подумать о том, кому и что можно сообщать, а кому и что нельзя.
— Самсонов, прекращай.
— Всего секунду, милая, и я выслушаю все твои претензии, — не отрывая от полудурка взгляда, под которым тот нервно сглатывает, обещаю я Олесе и делаю первый шаг.
С нескрываемым удовольствием. Чувствуя, что хотел этого с того самого момента, как увидел его рядом с дверью её квартиры. Пусть потом отпустило, но первые несколько мгновений, когда случились перебои с дыханием, а мозг не хотел верить в происходящее, стоили того, чтобы спустить полудурка с лестницы ещё вчера.
Говорят, месть должна быть холодной… с расправой та же хрень.
— Самсонов. — Минуту, милая, и я весь твой. — Кирилл, мне плохо!
В топку Шумерского. Особенно когда она зовёт меня по имени.
— Голова болит? — Не всем везёт настолько, чтобы после обморока чувствовать себя распрекрасно, поэтому разворачиваюсь очень быстро. — Тошнит?
— Болит, — с готовностью кивает Олеся, удерживая меня за руку, — и душно. Откроешь окно?
Бред, конечно, но, глядя, как она старается не косить взглядом за мою спину, хочется улыбнуться. Это обещанная старость? Неужели на молоденьких девушек скоро мне останется только смотреть? Приподняв её голову за подбородок, убеждаюсь, что нет, не скоро. Потому что за последние двенадцать часов ничего не изменилось — эту конкретную особу мне всё ещё хочется запереть в собственной спальне. В идеале пожизненно.
— Открою, — короткий вздох, и я действительно иду к окну. — А ты бы, полудурок, пользовался отсрочкой и валил на все четыре стороны, пока можешь. — Не поворачиваюсь, зная, что меня и так прекрасно слышно.
— Лесь, мне нужна твоя помощь! — Слышу вместо звука удаляющихся шагов. — Меня не так сложно найти, а Лагиненко за свою шкуру…
— Заглохни.
Из-за беспокойства вот за это она упала в обморок? По-моему, некоторых проще добить, чтобы не мучились, но русские женщины и правда, самые жалостливые в мире. К сожалению. Поэтому, вернувшись к Олесе, я сажусь перед ней на корточки, ловлю тревожный взгляд.
— Ты же понимаешь, что я не дам тебе туда сунуться?
Молчание и упрямо прикушенная губа. Вздохнув, я касаюсь её подбородка большим пальцем, заставив прекратить над собой издеваться, хотя с бОльшим удовольствием обошёлся бы способом поинтереснее. Но здесь полудурок, а вчера сам себе я пообещал хотя бы попытаться стать нормальным.
— Олесь, я же быстрее прикопаю его под кустом, чем дам тебе навредить. А он уже вредит.
— В обморок я могла упасть и после твоих дорожных выкрутасов, — не сдаётся она.
— Но не упала же.
Крыть нечем, это понимаем мы оба. Как и то, что она не успокоится, а кое-кому всё-таки придётся вытаскивать этого кретина из задницы, в которую он влез. Мне же для полного счастья только разборок с местными авторитетами и не хватало.
— Я помогу Владану, а ты со своим раздутым эго можешь катиться к своей…
