Бросаюсь к раковине, сослепу не могу найти кран.
— Сейчас. Я сейчас, — лепечет рядом женщина. — Вот полотенце.
— Да включи ты эту чертову воду!
— Не ругайтесь! В доме ребенок!
Я сойду с ума с этой клушей, которая волчком кружится на месте, толкает меня, но не открывает кран.
— Не кричите на маму! — взвизгивает до кучи девчонка и бьет меня по спине чем-то твердым.
Наконец слышу журчание воды и сую под струю ладони. Лицо горит огнем, ладоням тоже досталось.
— Дайте полотенце, — приказываю, не открывая глаз.
— Держите.
Шарю руками, но никак не могу найти тряпку. В ярости распахиваю веки: женщина стоит ко мне спиной и протягивает полотенце в сторону. Выхватываю его из рук, погружаю в вафельную ткань лицо и застываю.
Вот попал! Еще и мордой красной щеголять буду.
— Вы проголодались? — с дрожью в голосе спрашивает незнакомка. — Садитесь с нами ужинать.
Я бросаю полотенце в раковину, бегу к зеркалу, несколько пылающих пятен, но в целом жить буду.
— Предлагаете компенсацию за увечье? — ехидно спрашиваю ее. — Или плату за проживание. Тут тарелкой рагу не отделаетесь.
Я подмигиваю, девица краснеет.
— Ты плохой дядя! — неожиданно вскрикивает девчонка.
И смотрит на меня волчонком такими же карими, как у матери глазами. Вот только волосенки волнистые, а губы и нос вовсе не похожи.
«В отца, наверное, — решаю я. — И где этот хмырь болтается?»
— А тебя не учили, что со старшими надо вежливо разговаривать?
Я беру ложку, погружаю ее в рагу, вылавливаю кусок мяса, сую его в рот. М-м-м…
Чуть не мычу от наслаждения. Запах от тарелки с картошкой идет умопомрачительный, а вкус просто волшебный. Или я просто давно не ел домашней еды.
— Мама говорит, что нужно уметь давать сдачу, — не сдается девчонка.
— Но я же с тобой не дерусь.
— Ты маму обижаешь. Она все время смотрит на тебя и плачет.
Слова малышки выгоняют меня в ступор. Я опускаю ложку, которую так и не донёс до рта.
Почему эта женщина плачет? Ей меня жалко? Или жалеет себя, потому что придётся расстаться с квартирой?
Сижу, смотрю на неё. Она уставилась в тарелку, лица не видно, скрыто за прядями волос. И ловлю себя на мысли: она ни разу не взглянула на меня прямо, все время прячется.
Почему?
Из-за тишины, наступившем внезапно в кухне, чувствую неловкость, словно и правда совершил непотребность, всего лишь сделав замечание невоспитанному ребенку.
— А чего из-за меня плакать? — спрашиваю мать и сам путаюсь от звука своего голоса, настольно неуместным кажется мой бас в этой маленькой кухне.
Незнакомка тоже вздрагивает, стреляет быстро взглядом и снова смотрит в тарелку.
— Ариша, ешь, не болтай.
— Не хочу! — заявляет девчонка и толкает тарелку.
Та летит через стол ко мне, останавливаю её и придвигаю снова ребёнку.
— Ешь! Раз приказывает мать, надо слушаться.
— Не кричи на мен-я-я-я…
Девчонка заходится плачем. Вот мелкая! Научилась уже манипулировать взрослыми.
— Не трогайте мою дочь! — взвивается вдруг и мамаша.
Она вскакивает, стиснув кулаки, стоит напротив, сверлит горящим взглядом, и столько ярости в ее глазах, столько отчаяния, что я отступаю. Незнакомка хватает девочку и тащит ее из кухни.
Я провожаю парочку взглядом. Все равно эта красотка ведет себя странно: вся на нервах, напряжение осязаемо, так и висит в воздухе, хоть ножом его режь. Боится меня? Тогда почему не вызвала скорую, не отправила с полицией, а оставила у себя дома?
Вопросы, вопросы, вопросы… А ответов нет.
