– Нет, я сегодня буду вашей сиделкой, – качаю отрицательно головой.
– У вас нет семьи? – девушка продолжала задавать вопросы.
– У меня есть семья, – я не любила отвечать на такого рода вопросы, тем более от пациенток.
– Значит, нет детей, – сделала очередной вывод беременная.
– У меня есть сын, ему почти восемь месяцев, – откладываю книгу и пристально смотрю на девушку, и она наконец-то понимает, что задает, мягко говоря, некорректные вопросы.
– Это из-за того, что я говорила днем? – девушка вроде бы смущена, но и слышен какой-то вызов в ее словах.
– Да, именно поэтому, – подтверждаю ее догадку. Девушка замолчала, а я открыла книгу.
– А если я откажусь от ребенка, когда он родится, куда он попадет? – прошло почти полчаса, пока она решилась на этот вопрос.
– Сперва ребенок находится здесь, потом его отправляют в дом малютки, – я усмехнулась. Может, после того, как узнает, что ждет малыша, ей станет его жаль. – У вас будет еще месяц, когда вы сможете передумать и забрать ребенка.
– А есть такие, кто передумывает? – девушка задумалась.
– Конечно. Беременные очень импульсивные. Ими руководят гормоны, а не здравый рассудок, – я отложила уже раскрытую книгу. – Бывает, что девушка просто успокаивается. Бывает, что ей некуда принести ребенка. Выгнал муж или родители, но она находит пути выхода. Есть специальные центры, куда можно обратиться за такой помощью, – я вспомнила, как мне было тяжело и одиноко. Представляла, как все могло бы быть, если бы Демид не послал меня с моей беременностью. Я до сих пор не понимаю, что тогда произошло. То он говорил, что любит, а потом предложил расстаться. А когда узнал про беременность, так и вовсе отреагировал так, как я и представить не могла. Тогда я ожидала всякого. Но точно не того, что мне сунут деньги в руки и отправят на аборт.
– Детей часто усыновляют? – снова спрашивает девушка. А вот этот вопрос мне уже не нравится. Сейчас она убедит себя, что ребенок попадет в хорошую, любящую семью, и все, ее совесть чиста. Хотя, может, так было бы и лучше?
– Да, у нас есть очередь на усыновление, – я снова открыла книгу.
– И если я откажусь от малыша, то его быстро усыновят? – и такая надежда во взгляде, что мне становится тошно.
– Да с чего вы взяли, что ваш ребенок будет кому-то нужен? – я разозлилась. Начали сдавать нервы. – Он вам-то не нужен, а надеетесь на чужих людей. Он им всегда будет чужой. И хорошо, если они его полюбят. А если нет? Если будут обижать?
– Доброй ночи, – пациентка, задетая моими словами, отвернулась в другую сторону.
– Доброй, – и я вернулась к чтению. Точнее, смотрела в книгу и уже минут десять пыталась сосредоточиться, чтобы начать читать. Обычно у меня не возникало с этим проблем. Я любила читать, но сейчас не могла ни строчки прочесть.
Ну вот как она может так? Вынашивать, чувствовать, как малыш толкается в тебе, терпеть токсикоз и столько всего, а потом враз отказаться от ребенка. От своей плоти и крови отказаться. Не понимаю. Гормоны и стресс, конечно, многое объясняют. Но у нее же был ребенок, а значит, она знает, что такое материнский инстинкт. Он же как у животных, не контролируется. Когда мать жертвует собой ради малыша. Я вспомнила своего Тимурчика. Его первую улыбку, первое “агу”. Попыталась поставить себя на место девушки и не смогла. У меня даже тени сомнения не было: рожать или нет. Я не заметила, как уснула.
