Сердце тоже узнает этот взгляд, поддается ему.
Мои зрачки расширяются, я еле сдерживаюсь, чтоб не разулыбаться ему в ответ. Проигрываю в этой битве чистых инстинктов, улыбка сама растягивает губы, но я быстро комкаю ее, прячу и хмурю брови.
Он, конечно, же все замечает.
Всегда читал меня, как открытую книгу. Следит за выражением моих глаз, так же, как я сейчас слежу за его взглядом.
Мы оторваться не можем, отвести глаза, вцепились в друг друга взглядами, буравим, вытащить все секреты хотим.
Не разрывая зрительный контакт, Воронов спрашивает меня ехидно:
– Кем ты пугаешь ребенка?
Не успеваю ничего придумать, как ему ответить, а Глеб уже сам вступает в разговор:
– Мама меня никогда не пугает! Потому что я у мамы – защитник! – говорит он значительно, объясняет, как непонятливому, этому дяде: – Валентина Алексеевна –это моя воспитательница в садике, а баба Валя – старшая по подъезду. Они очень злые! Но мама говорит, что так нельзя говорить. Лучше сказать «строгие»! – Добавляет он шепотом.
– А как тебя зовут, герой? – Воронов переводит взгляд на ребенка, пристально рассматривает его.
Вероятно, подсчитывает сколько сыну может быть лет. Как же я сглупила, что пришла на работу с ребенком!
Дай мне волю, я бы уже бежала отсюда, теряя туфли, поскорей и подальше.
Но Глеб, похоже, соскучился по общению за два дня сидения дома. Ему нравится разговаривать с этим большим и грозным дядей.
– Глеб, – отвечает он, – а это моя мама, Мия! А тебя как зовут?
– Не «тебя», а «Вас» надо говорить незнакомым взрослым! – Автоматически поправляю его.
– Нормально, нормально! – перебивает меня мой новый босс-бывший муж, – Мы сейчас уже познакомимся! Можно на «ты»! Я же не баба Валя какая-то! – Подбадривает своего собственного сына мой босс. Представляется, протягивая для рукопожатия руку ребенку: – Меня Виктор зовут. Мы с твоей мамой давно знакомы. А папа у тебя есть?
Я не успеваю ничего сделать от неожиданности вопроса, как Глеб уже отвечает:
– Конечно, есть! Просто он сейчас уехал в командировку!
Хлопаю глазами. Я никогда не учила сына отвечать такими словами, но он так легко соврал сейчас про своего папу и вымышленную командировку, что в душу лезут едкие сомнения, а не дразнят ли его в детском саду, что он вынужден сочинять и притворяться, что папа у него есть!
Глажу малыша по голове. Так хочется ото всех жизненных невзгод его спрятать, чужие дети могут быть такими злыми.
– Пошли, Глеб! Мне поработать еще надо, некогда болтать, – говорю сыну, тяну его за руку к своему кабинету.
– Пока! – прощается сын неохотно. Сообщает очевидное: – Мы пошли!
На нетвердых ногах добираюсь до своего кабинета, непрерывно чувствуя спиной взгляд Воронова.
Притворяю за собой дверь, а самой хочется сползти по ней, опираясь спиной. Посидеть пару минут, закрывая лицо руками и жадно вдыхать и выдыхать воздух.
Пятиминутный разговор – и вся боль прожитых лет поднялась с глубин души, будто сахар в чае ложкой перемешали. Водоворотами закружились внутри все воспоминания и обиды. Еле сдерживаюсь, чтоб не выскочить в коридор и не заорать ему: – Это твой сын! Твой! Посмотри, как он похож на тебя!
Не броситься вслед словами:
– Ты его не любишь? Ты сказал в нашу последний день, что не любишь и не хочешь детей? Что все они для тебя – обуза? Что ты скажешь теперь? Что этот самый красивый и умный мой мальчик – тебе обуза? Зачем ты тогда сканируешь его взглядом и спрашиваешь, кто его папа?!
