С ближнего неба, где птиц
придыханье, где взгляд наш рассеян,
ангел, нам не рассмотреть
того Слова, что было началом
замысла-промысла, что
нам не видится за суетою
будней, отрыв слишком мал,
отражение отчаянья узко —
слишком подробен чертеж
развесенней земной карусели,
вырвался будто за край
горизонта, с крыла самолета
где открывется вновь
опаленная зеленью явь,
что застилает глаза
пеленой, не давая спознаться
с волей Отца, что спешит
все куда-то от вод и стволов…
(Ночью летел из Нью-Йорка
рассвету вослед и внимал…
А, может быть, только казалось?)
Разве, мой ангел, взглянуть
на клочок остывающей почвы,
той, суждено где припасть
телу бренному после отрыва
жил, где заемная кровь
продолжает пульсировать дальше
пусть в оболочке иной,
коль движение не убывает
зорям закатным повдоль
или зайдясь предрассветною дрожью,
если действительно смысл
не в заброшенном хаосе – в вечном
преображенье начал,
где и наш не напрасен порыв,
тот, что зовем божеством,
материнством. Не в имени дело,
главное – связь обрести
между ясным и непостижимым,
разнонаправленных ввысь,
не спешащих с прощением к нам…
(Кажется, брат мне уплывший
такие намеки и шлет…)
Если б оттуда взглянуть
на слепое свое отраженье,
ангел, сумел человек,
как тогда изменил бы он дерзкий,
горечью траченый всплеск
бытия, ограниченный жизнью
сон, где тревожат мечты
об утраченном счастье незнанья
детского, не замутнен
где распахнутый взгляд или крик…
Как бы хотелось вернуть…
(Но своя разбегается поросль,
как ты когда-то мальцом,
так она и не слышит тебя…)
Нет, здесь ответ не найти,
и, увы, только с высших небес,
тех, что вливают тщету
невозможности выразить речью
пусть и земную тоску
об ушедших, которые часть нас,
и о себе… Хоть какой-то маршрут
будет дан нам? Космических сил
небессмыслен невидимый круг?
(Разве замена – любовь…
но теснее, подруга, прильни.)
Ангел, ты знаешь, ты плыл
и по этим волнам, и по этим,
ну, так!..
Нет, не говори,
упирается разум в пределы
тех нескончаемых грез
вне пространства и времени, в коих
вязнет дежурная явь…
Так ушел бы, когда ни весна!
