Cамодостаточная я - страница 13

Напряжение в теле, лишь бы никто не узнал, было очень сильным и с этим действием я будто бы его ослабила, позволив миру мне помогать.

Случился необычный и прекрасный опыт, меня заметила один психолог, у которой был положительный опыт исцелений похожего заболевания; через подсознательное она убирала те самые «конфликты», которые давали пищу заболеванию; она предложила мне помощь, проще простого принять и идти за ней, но нет; я снова закрывалась, будто что-то не пускало меня в исцеление. Вместе с ней мы прошли этот барьер. Ее настойчивость и желание помочь стали для меня важной поддержкой. Я думала: «она хочет мне помочь или у нее есть свой корыстный мотив?» Оказалось, что она была за меня, а мне было просто нечего терять. Я прошла групповую терапию-наставничество, где я, к тому же, была не одна… Это была коммуникация, которой так мне не хватало, это было безопасное пространство, где я могла быть собой и раскрывала себя с каждым разом чуть больше, а мою болезнь воспринимали как временное явление, и я сама поверила в то, что оно является таковым и… Пошла на поправку. Я стала чувствовать изнутри, что все идет верным путем, силы стали появляться, организм стал чувствовать себя иначе, «я задышала»…

В сентябре того же года я получила долгожданную ремиссию, и в моем случае это означало только одно – закреплять полученный эффект донорской трансплантацией стволовых клеток.

Что для меня являлось трансплантацией

Меня пугала моральная сторона этого процесса. Есть люди, которые идут на трансплантацию, и для них важно не думать ни о чем. У них есть установка: «Просто сделай, что нужно, и все». Но для меня трансплантация с самого начала была чем-то гораздо более сложным – соединением с другим, незнакомым мне человеком, и это казалось невообразимым. В своей жизни я никогда не полагалась на других, не ждала помощи и всегда считала, что только я сама могу что-то сделать для себя. А тут – чужой человек. Его пересаженный костный мозг должен был стать основой моего иммунитета, взять на себя роль руководителя, и мне нужно было передать ему власть, чтобы не возникло никаких внутренних конфликтов. В отношениях с людьми я никогда не испытывала подобного. Поэтому этот шаг был для меня чрезвычайно важным, и я боялась, что для донора это будет всего лишь формальное действие. Вдруг он не будет ценить собственный поступок и не захочет продлить нашу связь? А мне очень хотелось бы знать, что мы идеологически вместе.

После аллогенной трансплантации костного мозга в течении двух лет общение с донором (если он не родственный) запрещено, то есть мы не имеем права что-либо знать друг о друге. Далее, возможно, при условии желания обеих сторон. И знаете, уже сейчас мысленно взаимодействовать со своим биологическим близнецом и с вами, как с читателями – для меня новый уровень.

Через месяц после трансплантации я уже дома. Теперь я продолжаю восстанавливаться и беречь себя в уюте домашних стен. День, когда мне пересадили донорский костный мозг, называют «днем ноль», и с него начинается отсчет – +1, +2, +3 и так далее. Мой «день ноль» выпал на середину ноября. Я поступила в больницу осенью, а вернулась домой уже зимой. Первые сто дней после трансплантации считаются самыми важными для реабилитации организма: восстанавливается процесс кроветворения, клетки иммунной системы меняются на донорские, и именно они начинают руководить всем, вплоть до изменения группы крови! Друзья ждали от меня новых способностей и просили рассказать им первыми о чудесах, которые происходят. На деле же из способностей хотелось уметь пройти 10 шагов без отдышки, не боятся взять и удержать что-то тяжелее кружки и вернуть свой аппетит, который был до болезни. Ведь когда организм подвергается сильнодействующей химиотерапии, еда становится настоящей работой – надо заставлять себя есть. Привычные вещи, казавшиеся такими легкими и обыденными, вдруг становятся недосягаемыми…