Теперь не надо и деревенских парней подговаривать, чтобы колами мнимого жениха у околицы изметелили, и легко-то на душе и свободно как! Карабановский слесарь теперь показался мирным, дружелюбным парнем, который заботится о своём государстве, поднимает экономику всей губернии, начхал на всех чужих невест, печётся о новых рабочих кадрах на своей фабрике. И Дарья-то для Ивана через минуту стала теперь ещё красивее, ещё желаннее. Ну нате вам, держите карман шире, карабановские и кольчугинские слесаря, так вот она и бросилась вам на шею, наше вам с кисточкой!
А чего же ты, Дарьюшка, не захотела в Карабаново перебираться? Там ведь рабочие даже деньги получают и жить где дают, неплохо, говорят, там устраиваются?
А мне уезжать-то из деревни не хочется. В городе жить не смогу, бывала там, знаю. Там все ходят, как очумелые, друг друга не знают, не здороваются даже. Да и шумно. То ли дело у нас в деревне. У нас вот за огородом соловей каждую весну поёт. А в городе соловей поёт разве? У нас от одной тишины душа радуется. Выйдешь с крыльца – слышишь только, как корова мычит да как петух поёт. Ничто тебе в уши не грохочет, никто тебе на ноги не наступает. Сами по себе живём, правда ведь? А на жизнь себе и без города заработаем. Разве не правда?
Это конечно, – степенно склонив голову, отвечал Иван. Он, прислонившись плечом к берёзе, со светящейся улыбкой смотрел, не мог наглядеться на Дашу и смиренно слушал её всё так же, как в начале встречи, журчащую, как ручеёк, певучую речь. Когда их взгляды встретились, он заключил её в кольцо рук и привлёк к себе, да и Даша, молча положив голову ему на грудь, прижалась к нему всем телом. Необъяснимое чувство охватило его от её прикосновения. Мурашки пошли по телу и тут же всё успокоилось в нём, стало удивительно тепло и хорошо. Хотелось вот так стоять с нею день и ночь, вдыхать запах её волос, ощущать лицом невидимые лучи её красоты и молчать, молчать в этом густеющем, но разбавляемом лунным светом сумраке.
5
Постояв некоторое время в обнимку, забыв о времени, о доме, они очнулись, подошли к костру и погасили все тлеющие угли. Взявшись за руки, побрели в сторону деревни.
Сейчас, когда приду домой, – произнёс Ваня на ходу, поворачивая голову к Даше, – скажу маме, что был с тобой и попрошу сейчас же сосватать тебя за меня. А чего ждать, Даш, я ведь самостоятельный. Поженимся – и всё.
Дарья улыбнулась.
А ты меня и правда любишь, Ванюша? – Она спросила это, вдруг остановясь. Повернулась лицом к нему и с озорством глядела прямо ему в глаза.
Да, да, очень… Ты моя первая, ты моя единственная, Дашенька!
И он, обхватив её за бёдра, сдвигая по телу ситцевое платье, высоко поднял её в воздух и стал кружиться, осыпая её обнажённые плечи поцелуями.
И она уже ничего не сказала. А только, положив руки на его плечи, смотрела ему в глаза, и видела в них его нежность, какую не увидишь так просто в угловатом деревенском парне. И вспомнилось, как в последние месяцы он при встрече отворачивался и краснел, словно девица. А разминувшись, на некоторое время остолбеневал или осторожно поворачивался вслед, провожая взглядом.
А сейчас он взял её на руки и, прощаясь, спросил:
Завтра, как стемнеет, придёшь сюда, Дарьюшка?
Приду, чего же! Думаешь, боюсь? – отвечала она, звонко рассмеявшись…
6
В тот же вечер Иван сообщил матери, что давно любил Дарью, дочку соседей Крюковых. И оказалось, мол, что и она к нему неравнодушна, а потому решили они пожениться. Мать ахнула и застыла на месте. И долго не могла взять в толк, что происходит. Когда же вошла в разум, стала наедине сама с собой соображать. Как же это? Сын ещё как следует мужчиной не стал, с девками ещё не гулял, а говорит о женитьбе, как будто решил окончательно и бесповоротно. Это что же такое выходит, и совет матери уже не нужен?
