И он сел за письмо к великому князю,
но закончить не успел, потому что его вызвали в деканат.
С деканом Николаем Богдановичем
Анке отношения у Склифосовского были почти прекрасными. Николай Богданович
когда-то входил в число врачей, которые пытались справиться с холерой в Риге в
начале тридцатых, потом вышло его исследование холеры, напечатанное в
протоколах рижского медицинского общества.
Николай Васильевич посещал его
лекции по токсикологии. Они вообще пользовались популярностью у студентов за живость
изложения и наглядность.
После публикаций Анке подозвал
Склифосовского к себе и заметил, что статьи любопытные, хотя и не очень
доказательные.
Но на этот раз декана на месте не
оказалось. Николая Васильевича встретил секретарь. И вручил ему бумагу, которую
в университете называли «consilium
abeundi» - «совет удалиться». С запретом на восстановление в университете и
требованием покинуть Москву в течение суток.
-
Но… - сказал Склифосовский, вопросительно глядя на секретаря декана.
Такое
предписание можно было получить за злостное пьянство, дуэль, воровство или
подделку документов. Никогда, никак, ничего подобного! Он всегда был одним из
лучших студентов.
-
Воля государя, - вздохнул секретарь и отвел глаза.
Да,
при Николае Павловиче можно было вылететь и за политическую неблагонадежность.
На подобных делах сам покойный государь оставлял резолюции.
Но
не при Александре Николаевиче! Да и какая неблагонадежность! «Колокол» читал –
да. Но кто ж его не читал!
-
Это связано с вашими статьями, - гладя в стол, пояснил секретарь.
Ну,
конечно!
Только
вина-то в чем? Недостаточная обоснованность научных выводов? За это исключать?
Да,
не было бы статей – не было бы и карикатур на великого князя. Но не
Склифосовский же их рисовал!
Он
пошел, куда глаза глядят. Было холодно, лужи подернулись тонким ледком,
отражавшем серое небо. Шел пар изо рта.
Вскоре
он обнаружил себя на Большой Лубянке возле магазина «Все для охоты и
путешествий». Не случайно обнаружил, конечно.
Сколько
он скитался по этим улицам!
В
Татьянин день толпы студентов гуляли по Москве до поздней ночи, ездили,
обнявшись, втроем, вчетвером, на одном извозчике. Толпами вываливались из
Университета на Большую Никитскую и, с пением «Gaudeamus» шли к Никитским
воротам и Тверскому бульвару, оседая в местных ресторациях, чайных и пивных.
Оставить
все это? Вернуться в теплую Одессу, где окончил гимназию.
Ни
с чем вернуться? Изгнанным и опозоренным?
И
он толкнул дверь в оружейную лавку.
Хозяин
пытался соблазнить его кольтами и лефоше, но было бы на что деньги тратить! И
он купил тульский капсюльный пистолет за три целковых.
Склифосовский
вернулся домой и сел за начатое письмо.
Но
текст не шел, слова казались глупыми и неуместными, и он ограничился короткой
запиской:
«Ваше
Императорское Высочество, Александр Александрович!
Мне
предписано государем оставить университет и покинуть Москву. Безусловно, я не
должен был публиковать результаты, недостаточно проверенные и обоснованные.
Простите, это моя вина.
Ваш
Николай Склифосовский».
Он
дошел до почты, еще закрытой по причине раннего утра, и опустил письмо в
темно-зеленый почтовый ящик у дверей.
Вернулся,
зарядил пистолет и встал к окну. Оно выходило на немощеную улицу, которую
развезло по осени. Только сейчас чуть подморозило коричневую грязь.
Там
было холодно и пусто.
