Идея
"заражения", объясняющая распространение болезней, по-видимому, была
принята в то время, когда из-за пренебрежения санитарными условиями эпидемии
поражали целые массы людей, но теперь, когда санитарные меры показали эффективность,
возвращение к вере в микробов по меньшей мере абсурдно и не удивительно, что к
этим антинаучным представлениям нас пытаются вернуть представители страны, не
внесшей в развитие медицины никакого существенного вклада.
Их
аргументы просто смешны. Статья бездоказательна и антинаучна, как по форме, так
и по содержанию. Они увидели некие «палочки», которые не смогли
сфотографировать, а только зарисовать, потому что едва смогли их рассмотреть.
Зато сразу прокричали об этом.
Крайне
низкий уровень исследования у них сочетается с глупейшим тщеславием и желанием
ниспровергать общепризнанные научные теории, имея на руках только эти
рисунки, которые, думаю, вряд ли кому-то удастся воспроизвести.
А
юному сыну русского царя остается только посоветовать сначала поучиться, а
потом уже наставлять серьезных исследователей, которые не могут ему возразить в
силу его положения в обществе».
-
И что? – спросил Саша. – Нормальная научная дискуссия.
Никса
возвел глаза к вершине корабельной мачты.
-
Обычная дискуссия? Да?
-
По поводу слабого обоснования наезд отчасти по делу. Мало у нас доказательств,
чего уж!
-
Понимаю, для тебя важен был приоритет.
-
Ни в коей мере! Мне вообще пофиг на приоритет. Да, мне надо было прокричать,
мне надо было это вбросить, чтобы они начали проверять. Мне вообще пофиг, кто
первый выделит туберкулезную палочку и получит лекарство. Мне надо только,
чтобы оно было получено. Неважно кем! Чахотка, Никса, - слишком старый и, к
сожалению, успешный враг человечества, чтобы с них мог справиться один врач,
одна команда или даже одна страна. Мне надо было поднять всех. И, кажется,
начинает получаться.
-
Саш, у Фарра еще ласково. Ты остальное посмотри.
Из
остального была французская медицинская газета со статьей примерно в том же
духе, с теми же упреками в антинаучности и слабой обоснованности исследования.
-
Ну, и что? – сказал Саша. – Тоже самое.
-
Там еще есть немецкий вариант, - заметил Никса.
-
Ну, это уж ты мне перескажи, я пас.
В
немецкоязычном журнале Саша понял только название «Архив патологии, анатомии,
физиологии и клинической медицины». Зато имя очередного критика ему было
знакомо: Рудольф Вирхов. Вроде как, основатель клеточной теории и кумир Сашиной
врачебной команды: что московской ее части, что питерской.
-
И что пишет уважаемый профессор Вирхов? – поинтересовался Саша.
-
Что все болезни связаны с патологией клеток и мифические болезнетворные
бактерии здесь ни при чем.
-
А с чем связана патология клеток?
Никса
пожал плечами.
-
Во всем есть положительные моменты, - заметил Саша. – Такой человек нас
заметил!
Брат
вздохнул.
-
Я сначала не хотел тебе показывать, но видно ты железный.
И
он вынул из кармана несколько цветных картинок и протянул Саше.
Это
были карикатуры.
Саша
сразу узнал себя. Тело у него было маленькое, огромную голову украшали длинные
ослиные уши, а нос кнопкой был вздернут прямо как на изображениях Павла
Петровича. Вместо рук имелись медвежью лапы, из которых на пол падал микроскоп.
Ноги тоже были медвежьи и выглядывали из-под довольно реалистичной гусарской
курточки.
Это
была хваленая лондонская «Таймс». Два других издания помельче явно
эпигонствовали и ничего нового не придумали: те же интерпретации на тему
микроскопа, медведя и осла.
