И был избран предводителем отчаянно консервативного
московского дворянства… Верно, какой-то
политический садовник руку приложил.
Внешне Воейков был похож на князя Гагарина четверть века
назад: те же правильные черты лица и волнистые волосы, только почти не тронутые
сединой.
- А вы что думаете, Пётр Петрович? – спросил Саша.
- Московское дворянство, постоянно движимое чувствами
беспредельной любви к Престолу и отечеству… - начал предводитель дворянства.
- А если по делу? – спросил Саша. – Мне бы не хотелось
опоздать на поезд в третий раз.
- Мы были готовы содействовать благим намерениям
Августейшего Монарха по предмету устройства быта помещичьих крестьян, -
продолжил Воейков. – И попросили всемилостивейшего соизволения для открытия
комитета для составления правил общеполезных и удобных для местностей
московской губернии.
- Отлично! – сказал Саша. – И папа́ всемилостивейше
соизволил.
- Не совсем, - вздохнул Воейков. – Государь нам практически
отказал и в его рескрипте было сказано, чтобы наш проект был основан на тех же
началах, кои указаны дворянству других губерний.
- Понятно, - усмехнулся Саша. – То есть никакой
самодеятельности. А в чем специфика московской губернии?
- Не только московской, - вмешался Строганов, - всех
северных губерний. Для нас ценна не столько земля, сколько люди. Наши
крепостные мало занимаются сельским хозяйством, а платят оброк с отхожих
промыслов, например, с ремесла, или с торговли.
- За что же они платят, если не за землю? – поинтересовался
Саша.
Все резко замолчали и переглянулись.
- За себя, - наконец, признался Воейков.
- То есть это не арендная плата за землю, а дань раба
господину, - сказал Саша. – И в чем же особость нашего пути и радикальное
отличие крепостного от невольника?
- Если освободить крестьян без выкупа за землю, помещики
будут разорены, - вмешался клубничный князь Гагарин.
- И именно поэтому крестьянам не дадут отказаться от надела,
- резюмировал Саша. – А все эти разговоры о спасении от пролетаризации –
наведение тени на плетень.
- Пролетаризация тоже опасна, - заметил Строганов.
- Почему? – спросил Саша. - Появится много свободных
рабочих рук, и наемный труд подешевеет. Правда, за него все равно придётся
платить.
- Потому что именно пролетарии были двигателем, горючим и
порохом всех европейских революций нашего столетия, - терпеливо объяснил
Строганов.
- Да вы стихийный марксист, граф, - сказал Саша. – Хотя
поспорить трудно. Наделение собственностью – лекарство, конечно. Но не
навязанной и бесполезной, за которую ещё надо платить.
Саша поднялся на ноги с бокалом яблочного кваса в руке.
Впервые в этом времени ему предстояло выступать перед далеко не
доброжелательной аудиторией.
«Что ж! - подумал он. - Не всё коту лавры да фанфары».
-
Дамы и господа, - сказал он. - Вы может быть подумали, что меня подменили, а
я тут битый час сижу и молчу. Но иногда полезно и помолчать, чтобы услышать. Я
вас услышал.
Спасибо за
откровенность, спасибо, что высказались, а не отсиделись в своих имениях. Да, у
меня бессословная конституция, но это не означает конец дворянства. Элиту
невозможно уничтожить, как и общественное неравенство. Но это не должно быть
неравенство в правах. Неравенство в талантах, образовании и собственности
никуда не исчезнет. И дворянство ещё долго будет ведущим сословием: самым
образованным, самым воспитанным и состоятельным. Просто оно не должно замыкаться
в себе. И не должно плестись в хвосте у времени, тем более идти против него.
