– Пойдем, – сказал Ваня, не спрашивая – куда и зачем.
И шагнул в темноту, мимо навеки вросшей в землю двери.
Ваня Сорин шагнул – и встал на Путь.
Сам не зная этого.
Путь вел наверх. Туда, где светло.
Но и этого он не знал.
Путь был страшный, и многой крови суждено было пролиться на нем – об этом Ваня догадывался.
А еще на пути его ждала Любовь.
* * *
– Ну ты нашел так нашел.
Других слов не было.
Девушка лежала на спине. Прямо на сырой земле. И, казалось, спала. Впрочем, не только казалось, поглядев внимательно, можно было заметить легкое дыхание – грудь легко, едва заметно поднималась-опускалась. Весьма красивая, кстати, грудь. Лежа на спине – отнюдь не самая выгодная поза для демонстрации бюста. Девушку это не портило. Как и отсутствие бюстгальтера под тончайшим платьицем. Черным платьицем.
М-да… Находочка. Спящая царевна. Пардон, а где хрустальный гроб? Где работяги-гномы? И, самое главное, кто тут королевич – Ваня или Полухин? Кому ее целовать-то?
Длинные черные волосы разметались по черной земле – и были гораздо чернее. Наряд прост и скромен – ничего, кроме короткого, до середины бедра, платья. И на ногах – ничего. Ни обуви, ни чулок-колготок… А ноги… Не часто Ваня встречал такие ноги. Особенно в темных подвалах заброшенных птицефабрик.
Он склонился. Взял ее за руку. Легонько потряс. Коснулся лба.
Девушка не реагировала.
А целовать принцессу отчего-то не хотелось…
– Это не бомжиха, – констатировал Ваня и так очевидное.
Полухин с очевидным готов был поспорить. Что и сделал.
Кто живет в скворечниках? Скворцы. А в крольчатниках? Кролики. В петушатниках? Петухи, ясное дело…
Тогда вопрос: кто это у нас тут в бомжатнике отдохнуть прилег, э?
Неисповедимые пути полухинской бессмертной души читались легко, как азбука для первого класса.
Рыскал по подвалу, пытаясь отыскать улизнувшие уши. Взбешенный сорвавшимся очком. Увидел, ошалел – и схватился за нож-ухорез. Но по хилости своей натуры заколебался. И пошел за Ваней – поделиться ответственностью. Поделился. Спасибо, Славик, век тебе не забуду…
Самое поганое, что с формальной стороны придурок прав на все сто. Бомж – это ведь аббревиатура… А имеющие определенное место жительства девушки спят обычно на белых простынях. Некоторые эстетки – на цветных, более эротичных. Но никак не на сырой подвальной земле…
И жизнь ее принадлежит Полухину – это так. Так записано в документе, скрепленном их кровью.
Секунды капали.
Надо было решать.
Решать быстро такие проблемы Ваня не мог. Не умел…
Полухин нервно улыбнулся и перехватил поудобнее ухорез.
Решение сверкнуло мгновенно.
Кровь – это серьезно. И своя, и чужая.
Подписанные ей бумаги – тоже.
Пусть делает, что хочет.
Но тогда в подвале появится крыса.
Большая.
С мелкокалиберной винтовкой в руке.
Появится – и долго не проживет.
– Делай, что хочешь… – сказал Ваня.
Ваня не стал перехватывать карабин поудобнее, манипулировать с затвором и предохранителем. К чему давить на человека, пока он еще человек?
Ждал и смотрел.
– Это же наркоманка обширявшаяся… Я уж будил, будил…– сказал Полухин жалобно. – Через несколько лет будет старухой, седой, грязной, вонючей, ты сам…
– Делай, что хочешь, – сказал Ваня. – Только подумай хорошенько, чего же ты на самом деле хочешь.
Полухин завыл и швырнул ухорез в угол.
– Пойдем, Слава? – мягко сказал Ваня.
– Ну нет… – голос Полухина звучал почти как у мужчины. – Я не Санта-Клаус, и жизнь ей не подарил. Она ее у меня выкупит…
