Вот, скажем, разбился самолет, где-нибудь в горах Новой Гвинеи. И от его навороченного турбореактивного двигателя отлетел патрубок. И что? Ну, наткнется на него местный папуас, покрутит, дунет в дырку, понюхает… Прихватит, конечно же, с собой – вдруг, да пригодится в хозяйстве? Вот только сможет ли он, даже собрав всех сородичей, додуматься до идеи ТРД?
А русские ксенологи находятся в том же положении, что и дикари – вертят артефакты с умным видом, строчат статьи по закрытой тематике, а что за детальки перепали им от рептилоидов, понятия не имеют…
Приободрившись, отогнав смутные тревоги, Алекс выжал кнопку стартера. Мощный дизель ворохнулся, и взревел, клокоча лошадиными силами.
Улыбаясь от удовольствия, Уоррен погонял мотор, и тронулся. С ворчанием «КрАЗ» покинул гулкий гараж, пропахший соляркой, и выехал за ворота автобазы.
Еще немного… Пара поворотов – и трасса.
Тягач поднял обороты, и разогнался. Красный капот с места водителя казался носом корабля, гонящего асфальтовые волны.
Алекс, не глядя, щелкнул клавишей магнитолы, и бойкие детские голоса зазвенели в кабине:
Взлетая выше ели, не ве-едая преград,
Крыла-атые качели летят, летят, летя-ят…
Тот же день, позже
Ново-Щелково, берег озера
Мои «грации» умотали на «Мосфильм», прихватив с собою Настю и Марину-Сильву. Сестричка чмокнула меня мимоходом, а «малышка из Рио» целовалась до того самозабвенно, что я даже забеспокоился. Зря. Просто Марине-Сильве не с кем было оставить Наталишку…
«О, Мигел! – страстно выдохнула она, юркнув в Ритин «москвичонок», и посоветовала, умильно улыбаясь: – А вы сходите на озеро! Погода такая хорошая… Пока-пока!»
И мы дружно помахали красоткам вслед – я, Наталишка и моя младшенькая…
* * *
– В Крыму было так классно, папочка! – оживленно повествовала Лея, помогая себе руками. – Настоящая киностудия! А какие там декорации… О-о! Я сидела в кресле… в самой настоящей пилотской кабине «Темного пламени»! И два передних обзорных экрана, а вот так, на вертикальной перегородке между ними, как бы в вершине дуги пультов – четыре огромных круглых шкалы! Та-ак здорово! А у тети Насти были пробы… Она стояла, такая красивая-красивая, вся обтянутая пластиком, будто статуя, и грудь такая больша-ая! Высокая! Как у мамы, даже больше!
К озеру мы шагали дворами, не выходя на жаркий проспект. Лея шла впереди, постоянно оборачиваясь и жестикулируя, а я, ведя за руку прелестную внучку, любовался дочерью.
Она здорово вымахала за лето, скоро Талию догонит. Девичьим округлым бедрам было еще далеко до амфорной крутизны, как у мамы, да и длинные ножки, хоть и ровные, худоваты, зато груди под маечкой догнали и перегнали третий размер.
– Помнишь, как ты волновалась, что у тебя не вырастут? – лукаво улыбнулся я.
– Ага! – жизнерадостно согласилась Лея, наклоняя голову и скашивая глаза, а затем шагнула ко мне. Прижалась, обнимая за руку, вздохнула: – Папочка, всё так хорошо…
Наталишка звонко рассмеялась, блестя глазенками, и тоже обняла меня, где смогла – за ногу. Шагать стало трудно, но не пенять же за любовь!
Словно учуяв, что я думаю о ней, девочка подняла взгляд.
«И впрямь, как темные вишни…» – мелькнуло в голове.
Наталья Васильевна росла весьма ревнивой особой – кроме «трех граций» и Марины-Сильвы никого ко мне не подпускала, даже Настю. А вот для Леи делала исключение.
Впрочем, девушка и сама привязалась к Наталишке, убеждая меня, что та очень умная, просто у нее слов мало в запасе, вот и не может выразить свои мысли.
